В 1902 г. Военное министерство России отмечало 100-летие со дня его образования. Свой юбилей отмечало также Управление церквами и православным духовенством этого министерства. На этом празднике в числе других высокопоставленных лиц присутствовал и генерал-лейтенант В.В. Сахаров{1} — начальник Главного штаба, в недалеком будущем военный министр. В своем кратком приветствии к собравшимся он отметил, что «военное духовенство нередко показывало примеры мужества, рыцарской храбрости во время военных действий, а главное — словом увещевания, речью от чистого сердца и добрым личным поведением научало солдатика безропотно переносить все тяжести походной службы, а на войне храбро сражаться и побежденного врага щадить»{2}.
Действительно, для русских офицеров и солдат самым ближайшим из представителей духовенства в дни мира и в дни войны был, как правило, штатный полковой священник. В мирное время, справляя обычную церковную службу в месте квартирования полка, он активно участвовал в религиозно-нравственном воспитании нижних чинов, а в военное, во время сражений, ему полагалось быть также неотлучно при войске.
«Стоя в пылу битвы, он должен всегда быть готовым положить свой живот на поле брани за Веру, Царя и Отечество, собственным примером мужества и гласом веры и утешения поддерживать в войске беззаветное самоотвержение, непоколебимую храбрость и надежду на помощь Божию, — говорится в историческом очерке, посвященном 100-летию Военного министерства и военного духовенства. — И полковые священники, понимая важность такого воодушевления, брали на себя эту святую обязанность. На поле брани они всегда были достойными пастырями беззаветно храброго христолюбивого воинства, безропотно переносили тягости походной жизни, бестрепетно ходили со своими частями на штурмы, безбоязненно напутствовали больных и умирающих под неприятельскими выстрелами, [102] терпели раны, заключение в тюрьму и самую смерть.
Трогателен вид смиренного пастыря Церкви, идущего на врага с одним крестом. Для всякого очевидна несокрушимая мощь искренней веры, открыто опирающаяся на неложную защиту всемогущего Бога! Неотразим пример самоотвержения глубоко верующего духовного вождя! Вооруженные только божественным оружием твердой веры в Бога, со священным знаменем победы, Святым Крестом в руке, военные пастыри шли против врагов в моменты чрезвычайной опасности, в критические минуты упорного боя обаятельной силой своего высокого одушевления увлекали за собой к победе и славе дрогнувшие ратные дружины.
Христианское смирение военных священников скрыло немало подвигов их святой веры и доблестного мужества от памяти потомства, но священные летописи истории не умолчали о наиболее выдающихся именах их и светлых деяниях на полях кровавых битв...»{3}
Как гласит летопись, среди военных священников в период 1802–1902 г. было «четыре Георгиевских кавалера офицерского креста четвертой степени». Первым столь высокой награды был удостоен «священник 19-го Егерского пехотного полка отец Василий Васильковский, герой 1812 года... Он с самого начала... боя с французами 15 июля 1812 года вблизи Витебска шел со Святым Крестом впереди, осеняя им воинов... Своими наставлениями вселял в сердца их дух... неустрашимости. Благословляя однополчан в самом жарком огне, здесь же, на поле битвы, исповедовал и причащал Святыми Тайнами тяжело раненных и умирающих героев... В момент напутствия страдальцев он был ранен в левую щеку ядром. Несмотря на рану... отец Васильковский оставался в бою, уверяя солдатиков, что, осеняемые Святым Крестом, они сломят врагов своих. Среди жестокого боя вражья пуля... попадает в Святой Крест, бывший [у него] в руках, затем ударяет его в грудь и, причинив сильную контузию, заставляет наконец оставить поле сражения... 31 октября 1812 года под Малым Ярославцем отец Васильковский, находясь в этом сражении впереди полка с крестом в руках, своим наставлением и примером мужества поощрял солдат поражать врагов и умирать бесстрашно за Веру и Государя, причем сам он был ранен в голову...
Государь Император [Александр I] по представлению... генерал-фельдмаршала князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова Смоленского «всемилостивейше изволил пожаловать орден Св. великомученика Георгия 4-го класса священнику 19-го Егерского полка Васильчикову...
Вследствие тяжелых ран и контузии доблестный пастырь... скончался во Франции 24 ноября 1813 года...»{4}
Вторым получил столь же высокую награду священник Тобольского пехотного полка отец Иов Каминский — «за необычайно отважный подвиг при взятии штурмом гор[ода] Рахова во время войны с Турцией в 1829 году... [Он] вступил на [крепостной] вал с крестом в руках... Был тяжело ранен пулею в щеку навылет...»{5}
Третьим Георгиевским кавалером стал протоиерей Могилевского полка отец Иоанн Пятибоков, который «прославился на поле брани как герой штурма турецких батарей на Дунае [в Крымскую войну] в 1854 году... Когда войска наши, потеряв многих начальников, дрогнули и смешались, отец Иоанн, возложив на себя эпитрахиль и взяв в руки Святой Крест... в первых рядах взошел на стены укрепления... получил две контузии в грудь... от Святого Креста была отбита пулею левая сторона...»{6} Отчаянно сопротивлявшийся враг был повержен.
Четвертым высокую награду получил также во время Крымской войны иеромонах Иоанникий Савинов, который во время сражения (в ночь с 10 на 11 марта 1855 г.) в составе 45-го флотского экипажа, невзирая на смертельную опасность, «с Крестом в руках и молитвой на устах» воодушевлял на победу русских воинов{7}.
Другими наградами в различных войнах и военных кампаниях в период 1790–1901 гг. были награждены 269 полковых священников, в том числе:
— наперсным крестом на георгиевской ленте — 111;
— наперсным крестом из Кабинета Его Величества — 8;
— наперсным крестом от Святейшего Синода — 31;
— орденами Св. Владимира 3-й и 4-й степени — 25;
— орденом Св. Анны 2-й степени — 28;
— орденом Св. Анны 3-й степени — 66{8}.
Таким образом, роль Православной Церкви в русской армии (особенно в военное время) была весьма значительной, и её представители — полковые священники, находясь в боевых порядках [103] войск, являли собой образец храбрости и мужества, воодушевляли воинов на подвиги. Это хорошо понимал вступивший в 1898 г. в должность военного министра генерал-адъютант А.Н. Куропаткин{9} — старый воин, много раз бывавший в боях и походах, не раз смотревший смерти в глаза, сам глубоко верующий человек. Он обоснованно считал, что «без религии, без веры в Промысл [Божий] выдержать тяжкие испытания войны, тяжкие потери и лишения могут отдельные лица, но массы не могут»{10}. А испытания для русского народа неумолимо приближались: неспокойно было на западных границах, с каждым годом все больше обострялась военно-политическая обстановка на Дальнем Востоке.
А.Н. Куропаткин — отличный администратор, хороший генштабист{11} (но, как показали дальнейшие события, неудачливый полководец), постоянно «радеющий об утверждении истинной веры и правил нравственности в войсках», в начале 1900 г. представил доклад Императору Николаю II. В нем он предложил «изыскать средства для постройки церквей при всех частях войск, в которых по штату положен священник, и для расширения существующих войсковых храмов, для чего необходимо разработать тип военной церкви хотя бы барачной системы, но поместительной и недорогой...»{12} На подлиннике «собственною Его Императорскою рукою» было написано: «Дай Бог в скором времени удовлетворить религиозные нужды войск, что и я считаю делом в высокой степени важным...»{13}
«По высочайшему повелению от 23 января 1900 года при Главном штабе был учрежден Особый комитет под председательством члена Военного совета генерала от инфантерии графа Татищева, при участии протопресвитера военного и морского духовенства (А.А. Желобовского — главы военного духовенства Вооруженных сил России с 1888 г., в своё время много лет прослужившего полковым священником. — В.Г.) [104] и других лиц для обсуждения вопросов, касающихся удовлетворения религиозных нужд войск и для поднятия религиозно-нравственного воспитания войск. Комиссия... выработала особый тип военной церкви, образцовой не по роскоши и убранству, а по вместительству и экономичности сооружения... На нужды церковного строительства по Военному ведомству... было отпущено в конце 1901 года 200 тысяч рублей, а в 1902 и 1903 годах ассигновано по 450 тысяч рублей...»{14}
В целом за пять предвоенных лет была построена и открыта 51 войсковая церковь{15}. На время войны при полках были предусмотрены походные церкви зачастую в виде обставленных соответствующим образом вместительных палаток. Тем не менее роль этих простейших по конструкции сооружений была чрезвычайно значительна{16}. «Большое спасибо сказал бы каждый из нас тому, кто ввёл в полках походные церкви... — отметит позже в своих воспоминаниях подполковник В.И. Селивачев — батальонный командир, активный участник русско-японской войны 1904–1905 гг. — Надо было видеть молящуюся толпу, чтобы понять то великое значение, какое в жизни солдата, и в особенности в дни боевых тревог, имеет его общение с церковью. Не мешало бы ещё в мирное время обратить на это побольше внимания...»{17}
Однако не следует идеализировать ситуацию и утверждать, что в конце XIX — начале XX в. нижние чины — простой русский народ — были глубоко религиозны до призыва на службу в
армию. Так, из официальных источников следует, что «в некоторых местах почти 70% из поступающих в полк не только не знают молитв, но и не имеют ни малейшего представления о религиозных началах...»{18} Поэтому основная нагрузка по их приобщению к Православной Церкви и соответствующему воспитанию ложилась на плечи полковых священников, которые должны были быть не только «совершителями богослужения и требоисправителям но и руководителями своих пасомых в их религиозно-нравственном воззрении и христианской жизни...»{19}
В 1899 г. было объявлено, что впредь «священнические места в Военном ведомстве будут предоставлены лицам по преимуществу с высшим академическим образованием или окончившими семинарский курс по первому разряду». Это предполагало некоторую финансовую состоятельность священников. (Однако далеко не всегда это было достижимо{20}, и к началу войны с Японией портрет полкового священника представлялся скорее таким:
«Нимало не обеспеченный в средствах для содержания семьи... вечный скиталец в постоянных передвижениях своего полка, военный священник... терпеливым несением тяжелого креста своего служебного долга воспитывает в себе христианское самоотвержение, в минуты, когда священная обязанность звания ставила его лицом к лицу перед смертельной опасностию, вместе с его пасомыми, он находил в себе достаточно душевной силы, чтобы стоять достойно на высоте своего ответственного служения, смело смотреть в лицо смерти на поле битвы, ободрять слабых словом Христовым и утешать страждущих силою таинств...»{21}
Первое кровавое сражение русско-японской войны 1904–1905 гг. на сухопутье состоялось вблизи китайско-корейской границы, под Тюренченом. Первоначально, как вспоминает П.Н. Краснов{22}, бывший на Маньчжурском театре войны в качестве военного корреспондента, с реки Ялу шли хорошие вести. «Туда к генералу Мищенко и в Восточный отряд генерала Кашталинского... стремились все. Попасть туда... было мечтою каждого молодого офицера... На Ялу... я впервые увидел японцев, услыхал первый выстрел и первая пуля просвистела над моим ухом... Первые убитые, первые раненые, первое ожидание смерти... Там я увидел первых героев этой войны [105] генерал-майора Мищенко, полковника Павлова и войскового старшину Гаврилова... [Потом] был страшный Тюренчен... »{23}
Еще в конце марта 1904 г. 1-я японская армия генерала барона Куроки — сначала разъезды, затем небольшой авангард и наконец главные силы — подошла к реке Ялу, представляющей весьма серьезное препятствие на пути из Кореи в Южную Маньчжурию. Японцы быстро и беспрепятственно овладели её островами, разместили на них артиллерию и начали основательно готовиться к наступлению на немногочисленные войска Восточного отряда русских.
Для выяснения численности и направления движения противника в Северную Корею был послан конный отряд генерал-майора Мищенко, «состоящий из 1-го Читинского, 1-го Аргунского и Уссурийского полков и 1-й Забайкальской конной батареи... К 23 марта наши казачьи разъезды и охотничьи команды проявляют самую энергичную деятельность, разведывая о противнике и уничтожая заготовляемые им средства для продовольствия и переправы...»{24}
9 апреля усилиями русских разведчиков было обнаружено сосредоточение японских войск в районе небольшого приграничного корейского городка Ыйджу. «К этому времени положение нашего слабого Восточного отряда, удаленного на 180 верст от главных сил, было... признано опасным, и он был усилен... Таким образом, к середине апреля сила... отряда превзошла дивизию; начальником этого отряда был назначен командир 2-го Сибирского армейского корпуса генерал-лейтенант Засулич, а начальником штаба — Генерального штаба полковник Орановский... К 12 апреля подготовительные операции японцев закончились»{25}.
Накануне предстоящего сражения отряд генерала Засулича общей численностью 15 тыс. штыков и шашек с сорока полевыми и горными орудиями, восемью пулеметами был расположен в следующих группах: правая (3 тыс. штыков) под его личным командованием занимала позицию у селения Аньдун-Сянь, левая (5,5 тыс. штыков) под началом генерал-майора Кашталинского была расположена на Тюренческой позиции, общий резерв (4 тыс. штыков) — во второй линии обороны. Конница генерала Мищенко (2,5 тыс. шашек) охраняла правый берег реки. Предполагалось, что основной удар предстоит принять отряду генерала Кашталинского, который «получил приказание... принять бой, оставаясь на той же позиции»{26}.
Визуально Тюренченская позиция представляла собой широкую и неглубокую лощину, амфитеатром спускающуюся к реке Ялу. «Местность на позиции была очень гориста; подъемы и спуски были настолько круты, что по некоторым из них трудно было карабкаться даже пешим людям»{27}.
На противоположном пологом берегу реки и на её островах готовилась к [106] решительному наступлению японская армия. Её численность составляла около 52 тыс. штыков и сабель при 12 осадных, 144 полевых и горных орудиях. В целом силы японцев превосходили силы русских примерно в 3,5 раза.
«Весь отряд, начиная от Засулича и кончая последним солдатом-стрелком, отлично понимал, что задержать переправу всей армии Куроки он не может, что его пребывание на берегах Ялу не только бесполезно, но и вредно для дела, так как сразу даст легкую победу японцам. Об этом писали Куропаткину{28} (командующему Маньчжурской армией. — В.Г.).
Куропаткин и сам понимал, что Восточный отряд обречен на гибель, но общественное мнение требовало боя и не позволило убрать Засулича из Шахедзы. Ведь противником были «япошки», которых считали немногим лучше китайцев, а бил же китайцев Линевич{29}, не считая их сил. Вопреки разуму, вопреки военной науке отряду приказано было задержаться, по мере возможности, у Шахедзы и Тюренчена. Если бы Засулич был истинным героем, таким богатырем, какими были Василий Шуйский, Суворов, Ермолов и другие, он ушел бы из Тюренчена без боя, но он тоже считался с тем, что скажут, боялся общественного мнения и потому решил принять бой и задержать врага, сколько можно»{30}. В конце концов, это могло обеспечить «некоторый выигрыш во времени, необходимый для сосредоточения Маньчжурской армии»{31}. Приняв решение на заведомо неравный бой, генерал-лейтенант Засулич был вынужден перейти к пассивной обороне. Ничего другого в условиях создавшейся обстановки он предпринять не мог.
В ожидании наступления японцев нижние чины переодевались во все чистое, крестясь и шепча молитвы. Ни резкого слова, ни окрика не было слышно в их рядах. Чуть позже полковые священники в напутственных молебнах по долгу службы и по совести наставляли православных воинов, что «смерть не есть уничтожение, а только успение, что и за гробом продолжается жизнь и благо тому, кто перейдет ко Господу со спокойной совестию», а потому «постараться в трудах, болезнях и сражениях не унывать, а все силы души и тела направить к тому, чтобы честно исполнить долг воина-христианина...»{32} Потом была общая исповедь.
16 апреля началась переправа авангарда 12-й японской дивизии «силою в 1,5 тысячи штыков и 12 орудий». Противостоящий ей небольшой русский сторожевой отряд (две роты, две сотни и два горных орудия) во главе с командиром 1-й Восточно-Сибирской горной батареи подполковником Гусевым тщетно пытался воспрепятствовать этому, но вскоре «под непрерывным артиллерийским огнем японцев... Гусев, контуженный в голову и левую руку, отошел, потеряв четырех нижних чинов ранеными... С 10 часов утра 17 апреля... началась бомбардировка наших позиций... Наша батарея сначала энергично отвечала неприятелю, но затем вынуждена была замолчать, так как против неё действовали 12 полевых и 12 осадных орудий. От времени до времени японцы переносили огонь на окопы, занятые нашей пехотою. От 300 до 400 снарядов легло в Тюренчене... В перестрелках 17-го апреля мы потеряли убитыми и ранеными 10 офицеров и 74 нижних чина, в том числе командующего{33} 6-й Восточно-Сибирскою артиллерийскою бригадою полковника Мейстера (ранен), командира 2-й батареи той же бригады подполковника Маллера (смертельно ранен) и подполковника 132-го стрелкового полка Пахомова (убит)...»{34}
Как свидетельствует П.Н. Краснов, генерал-лейтенант Засулич «при первом признаке готовившейся переправы посадил весь свой отряд в окопы под огонь тяжелых батарей, отвечать на который он не мог. Нервы солдат и офицеров от этого бесцельного сидения днем и ночью в окопах под огнем были напряжены до крайности. Несколько офицеров [107] покончили жизнь самоубийством. Солдаты были потрясены, утомлены бессонными ночами и плохо питались, так как раздавать в окопы горячую пищу было трудно»{35}.
Сражение началось в 4:30 утра усиленной бомбардировкой правого фланга русских позиций 48 осадными и полевыми орудиями с многочисленных островов реки. Затем около 5 часов утра японская дивизия в колоннах, прикрытых густыми цепями, двинулась в наступление. Русские встретили их прицельным залповым огнем. У переправы образовался вал из трупов японцев, но переправившиеся волна за волной, широким фронтом, рядами непрерывных цепей пошли в атаку. От мощного удара японцев, пятикратно превосходящих на этом участке силы русских, дрогнул 22-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. Он поспешно и не вполне организованно отступил, обнажив левый фланг отряда генерал-майора Кашталинского — позиции 12-го полка, роты которого стойко держались в занимаемых ими окопах. Русские отчаянно сопротивлялись, «ложась костьми», как доносил потом Кашталинский{36}. Так продолжалось около семи часов. Противник, получая все новые и новые подкрепления, непрерывно «повторял атаки свежими частями, не доходя, однако, на дистанцию штыкового удара».
Но напрасно русскими воинами был совершен целый ряд подвигов и сопки были покрыты телами убитых японцев — положение становилось тяжелым. С началом охвата японцами левого фланга обороны стало ясно, что окружение неминуемо и весь отряд генерал-лейтенанта Засулича может быть отрезан от Фынхуанчена — важного узла путей из Кореи в Маньчжурию. До главных же сил было почти 200 верст тяжелых горных дорог.
Поставив в заслон два стрелковых полка, генерал Засулич стал отводить свой отряд на северо-восток. «Дальнейший бой свелся к единоборству 11-го и 12-го Восточно-Сибирских стрелковых полков (5,5 тыс. штыков. — В.Г.) против трёх дивизий армии Куроки (36 тыс. штыков, 128 орудий). Наши стрелки бились геройски, особенно 11-й полк, пробившийся штыками сквозь кольцо врагов, потерявший командира (полковника Лайминга. — В.Г.) и ходивший в атаки с музыкой и развернутым знаменем. Полковой священник [отец Стефан Щербаковский] шел впереди с крестом...»{37} Архивы не оставили свидетельств, что сказал отец Стефан перед решающей атакой, но мы будем недалеки от истины, если предположим, что он, точно так же как и отец Иоанн Пятибоков в 1854 г., «выступил вперёд солдат» и сказал: «С нами Бог, ребята, и да расточатся враги Его... Родимые, не посрамим себя... Сослужим службу во славу Святой Церкви, в честь Государя и на утешение нашей матушки Руси!» [108]
Неравное для русских сражение под Тюренченом было жарким. Вот как описывает самый критический момент его Корпуса военных топографов капитан М.Н. Левитский{38}:
... Среди живых, среди могил
Хаос и ад, и грохот дикий...
... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ...
Но вот полковник крикнул нам:
«Забрать всех раненых с собою,
Не оставлять своих врагам!
Штыком пробьемся мы! за мною...»
И нас повел, вперёд идя,
Но пуля вражья поразила
Насмерть любимого вождя.
Тогда на место командира
Священник наш отец Стефан
С крестом в руках встает пред нами,
Подъемля крест пред небесами,
Ведет бойцов на вражий стан:
— За Крест, за Родину! за мною!..
И мы пошли... Со всех сторон
Несется грохот, свист и стон
Над омраченною землею,
И у священника из рук
Валится крест на землю вдруг;
Но он, без слов творя молитву,
Другой рукой его берет.
И снова рать ведет на битву.
И снова мы пошли вперед
Другая пуля поразила
Навылет нашего отца,
И кровь каменья оросила,
Взывая к благости Творца.
Но мы идем. Тесней к знаменам
Сомкнули острые штыки,
И офицеры-смельчаки
Идут пред нами; батальонам
Атаку трубит звучно хор:
Врагам навстречу быстро мчится
В душе решенный приговор —
Иль умереть, или пробиться...{39}
Но «японцы атаки не принимают: их передние цепи, пригнувшись к земле, стремительно бросаются назад, а артиллерия, пулеметы и резервы поражают наших стрелков страшным огнем... Полковой капельмейстер ранен, половина музыкантов выбыла из строя, однако оставшиеся в живых продолжают играть народный гимн [«Боже, царя храни!»], призывая стрелков к подвигу за Царя и Отечество... Японцы снова атаки не принимают... Так, окруженные с трёх сторон и обстреливаемые непрерывным огнем, борются в течение двух часов герои-стрелки 11-го полка против во много раз сильнейшего противника. Наконец задача выполнена, можно уходить. Генерального штаба подполковник Линда пытается провезти оставшиеся целыми восемь орудий... прямо через горы, но громадная крутость и недостаток лошадей (почти все были перебиты) мешают этому. С холодом в сердце стрелки и артиллеристы сбивают прицелы и вынимают затворы у орудий и пулеметов... Остатки рот, прикрывая знамя, отходят назад. Многими из рот командуют фельдфебели... Вне поля сражения японцы уже не преследовали...»{40}
12-й Восточно-Сибирский стрелковый полк (командир полка — полковник Цыбульский. — В.Г.), так же как и 11-й, потерял более 40 процентов личного состава, с боем, поразив даже японцев своим мужеством и презрением к смерти, пробился и вынес своё знамя{41}.
[В этом бою был тяжело ранен в обе ноги (в правое бедро — ружейной пулей навылет и в левое бедро — ружейной пулей с переломом и раздроблением нижней части кости бедра) и взят в плен японцами подпоручик 12-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Иван Ипполитович Рогге (в своём полку он считался убитым)].
Сопротивление русских длилось 10 часов. Однако сражение под Тюренченом было проиграно: отряд уходил в полном беспорядке и, если бы японцы продолжали преследование, мог быть полностью уничтожен. Противник, к счастью для русских, вполне удовлетворился достижением второстепенной цели — занятием тюренченской позиции.
«Яростное сопротивление наших шести батальонов 32-м японским ввело Куроки в заблуждение относительно нашей численности: каждый наш полк он считал за дивизию. После боя ему были представлены раненые и попавшие в плен русские офицеры. Узнав от них, что против его армии дрались всего два полка, Куроки поклонился им: «В таком случае, господа, поздравляю вас — вы герои!» Под Тюренченом [109] 6 000 русских с 30 орудиями дрались с 36 000 японцев при 128 орудиях. Мы лишились... 46 процентов всех участвовавших войск»{42}. Общие потери только за 17 и 18 апреля составили: 73 офицера, 2324 нижних чина, 22 орудия и 8 пулеметов{43}. Среди убитых были штаб-офицеры: командир 11-го полка полковник Лайминг, подполковник этого же полка Дометти, командир 3-й батареи 3-й бригады подполковник Муравский. Ранеными попали в плен подполковники Ройевский (11-й полк) и Урядов (12-й полк). Японцы «опубликовали свои потери в 1200 человек»{44}. Цифры японских потерь были явно занижены.
Вынесенных с поля боя русских воинов отпевали и хоронили на чужой земле примерно так, как это происходило двумя месяцами позже в 12-м Барнаульском пехотном полку. В его составе в должности командира роты воевал поручик Василий Николаевич Глушков — кавалер четырех боевых орденов «за храбрость», дед автора этих строк, а также ещё трое представителей рода-племени Глушковых (Игнатий, Семен и Филипп), нижних чинов. Первый из них был ранен, награжден Знаком отличия военного ордена («солдатским Георгием»), двое других сложили головы под Мукденом{45}.
«За биваком выстроился... полк... Тела убитых лежали теперь в рядах, завернутые в циновки из соломы... Пришел священник Барнаульского полка... пришел сам Мищенко и весь его штаб, раздалась команда: «Шапки долой, на молитву!» — хор трубачей заиграл «Коль славен...». Полились торжественные, величаво-спокойные звуки этого гимна... Жизнь бивака замерла, пока они лились в голубое небо, туманя взоры слезами умиления и скорби, волнуя сердце и щемя его неясной болью...»{46} Полковой священник служил наизусть, не открывая Евангелия. Слова молитвы лились плавно, но так отчетливо, что каждое её слово невольно врезалось в память, крепило. Торжественно-печальный призыв «вечной памяти воинам, на поле брани убиенным» теснил грудь их однополчанам. Ведь совсем недавно павшие были живы...
«Тюренченский бой... показал нашу страшную тактическую отсталость... — подводит итог этому первому сухопутному сражению войны 1904–1905 гг. историк А.А. Керсновский. — Куроки... мог бы сказать: «Они отстали на полстолетия!» Потеря орудий (22 пушки) действовала особенно удручающе{47}: за 100 лет от Аустерлица до Тюренчена во всех многочисленных войнах и бесчисленных сражениях русская армия взяла с боя три с лишним тысячи орудий, но сама лишь один раз потеряла шестнадцать... Большая скорбь, но и большое протрезвление... Переучиваться приходилось буквально под огнем, но от генерала до рядового железных восточносибирских полков и батарей никто не пал духом»{48} — и в этом, несомненно, немаловажную роль [110] сыграли представители Православной Церкви — скромные полковые священники.
——— • ———
Примечания
{1} Сахаров В.В. (1848–1905) — русский военный деятель, участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг., начальник Главного штаба (1898–1904), военный министр (1904–1905), генерал-адъютант, генерал-лейтенант. 14 июня 1905 г. уволен с поста министра по собственному желанию, 24 ноября того же года убит террористкой во время служебной поездки в Саратов.
{2} Столетие Военного министерства. Управление церквами и православным духовенством Военного ведомства: Исторический очерк. Т. XIII. — СПб., 1902, С. 68.
{3} Там же. С. 68.
{4} Там же. С. 68–71.
{5} Там же. С. 71.
{6} Там же. С. 71–72.
{7} Там же. С. 72.
{8} Там же. С. 74–103.
{9} Куропаткин А.Н. (1848–1925) — русский военный и государственный деятель. Участник среднеазиатских походов русских войск в 60–70-х гг. XIX в., русско-турецкой 1877–1878 гг., русско-японской 1904–1905 гг. и Первой мировой войн. Командир бригады (1879–1883), командующий войсками и начальник Закаспийской области (1890–1897), управляющий Военным министерством (1898), военный министр (1898–1904), командующий Маньчжурской армией (февраль 1904), Главнокомандующий Вооруженными силами России на Дальнем Востоке (октябрь 1904 — март 1905). После поражения в Мукденском сражении понижен в должности и назначен командующим 1-й Маньчжурской армией. С 1906 г. в отставке, член Государственного совета. Считается одним из главных виновников военных неудач России в 1904–1905 гг.
{10} Русский архив: (История Отечества в свидетельствах и документах ХVIII-XX вв.). Выпуск VI. — М.: Студия «ТРИТЭ», Российский архив, 1995. С. 436–437.
{11} Керсновский А.А. История Русской армии. — М.: Воениздат, 1999. С. 409.
{12} Столетие Военного министерства. С. 62.
{13} Там же. С. 63.
{14} Там же.
{15} Шишов А.В., Лубченков Ю.Н. Крушение империи. 1881–1917. Т. 6. — М.: РИПОЛ КЛАССИК, 1998. С. 97.
{16} На театре русско-японской войны 1904–1905 гг. при штабе командующего Маньчжурской армии генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина, размещающемся в особом поезде, имелся вагон-церковь. Последний являлся резиденцией состоявшего при командующем штатного руководителя всего военного духовенства Маньчжурской армии — полевого главного священника протоиерея Голубева. Его предназначение, права и обязанности регламентировались действовавшим тогда «Положением о полевом управлении войск русской армии в военное время». В нем, в частности, отмечалось, что «полевой главный священник есть начальник православного духовенства в армии и вместе с тем настоятель церкви Главной квартиры. Ему подчиняется также духовенство в госпиталях, находящееся в местностях, подведомственных командующему армиею... Полевой главный священник наблюдает, чтобы служба Божия отправляема была по церковному положению во всех подведомственных ему церквах, и чтобы священники исполняли свою должность исправно... Во время сражения он находится в назначенном от дежурного генерала месте и наблюдает, чтобы священники были при своих местах для молебствий, для ободрения православных воинов гласом веры и благословением Церкви и для доставления раненым утешения веры и Святого Причастия...» // Положение о полевом управлении войск в военное время (Приказ по Военному ведомству 1890 г. № 62). — СПб.: Изд. Главного штаба, 1890. С. 46–47.
{17} Селивачев В.И. Петровцы на Путиловской сопке: (Воспоминания батальонного командира) // Японо-русская война. Вып. 3-й. — СПб.: Изд. Общества ревнителей военных знаний, 1905. С. 8-9.
{18} Столетие Военного министерства. С. 58.
{19} Там же. С. 48.
{20} Так, отец Митрофан Сребрянский, в монашестве Сергий (1870–1848), родился в семье священника. «Выучился на ветеринара, потом окончил семинарию, женился... Диаконствовал в селе Лизиновка Воронежской губернии, в 1894 г. служил в Рыпнине Полоцкой губернии полковым священником 47-го драгунского Татарского полка, с 1896 г. — в Орле при 51-м Черниговском драгунском полку». К числу материально состоятельных людей никогда не относился. Участник русско-японской войны 1904–1905 гг. С момента отправления его на театр войны (11 июня 1904 г.) до дня возвращения вместе с полком к месту постоянной дислокации (2 июня 1906) вёл дневник, в котором описывал интересные наблюдения, размышления, фиксировал события войны, виденные глазами полкового священника (см.: Отец Митрофан Сребрянский. Дневник полкового священника, служащего на Дальнем Востоке. — М.: Отчий дом, 1996). После Октябрьского переворота 1917 г. судьба его сложилась трагично: в 1926 г., как и большинство священников, был арестован, приговорен к расстрелу, позже замененному лагерями и ссылкой, работал на лесоповале. В неволе он провёл 16 лет, отличаясь крепостью духа и большой прозорливостью». Скончался в сане архимандрита в 1948 г. Его похоронили на сельском кладбище. Через два года в ту же могилу опускали гроб матушки — Ольги Владимировны (в постриге инокини Елизаветы). Крышка гроба, в котором покоились останки отца Митрофана, сдвинулась — тело его оказалось нетленным (Отец Митрофан Сребрянский. Указ. соч. С. 1-4).
{21} Там же. С. 48, 67.
{22} Краснов П.Н. (1869–1947) — русский военный деятель, крупный писатель Русского Зарубежья (1920–1940). В годы русско-японской войны — специальный корреспондент газеты «Русский инвалид» на театре войны, подъесаул, в Первую мировую войну — командир корпуса, генерал-лейтенант, в Гражданскую войну — атаман Войска Донского, генерал от кавалерии.
{23} Краснов П.Н. Год войны. 14 месяцев на войне: Очерки русско-японской войны с февраля 1904 г. по апрель 1905 г. Т. 1. — СПб.: Изд. «Летописи войны с Японией», 1905. С. 4-5.
{24} Юнаков Н.Л. Переправа японцев через Ялу и Тюренческий бой // Японо-русская война. Вып. 2. — СПб.: Изд. Общества ревнителей военных знаний, 1904. С. 6.
{25} Там же. С. 6.
{26} Там же. С. 11.
{27} Там же.
{28} Там же. С. 10.
{29} Линевич Н.П. (1838–1908) — русский военный деятель. Командующий войсками Южно-Уссурийского отдела (1895), командир Сибирского корпуса (1900), командир экспедиционного корпуса во время Китайского похода (1900–1901), командующий войсками Приамурского военного округа и приамурский генерал-губернатор, временный командующий Маньчжурской армией (1904), командующий 1-й Маньчжурской армией (1904), главнокомандующий всеми сухопутными и морскими вооруженными силами Дальнего Востока (1905), генерал от инфантерии.
{30} Краснов П.Н. От двуглавого орла к красному знамени // Последние дни Российской империи. Т. 1. — М.: Техномарк, 1996. С. 377–378.
{31} Юнаков Н.Л. Указ. соч. С. 3.
{32} Отец Митрофан Сребрянский. Указ, соч. С. 71.
{33} Командующий ротой, батальоном, бригадой, полком, дивизией, по терминологии тех лет — временно исполняющий соответствующую должность.
{34} Юнаков Н.Л. Указ. соч. С. 8-9.
{35} Краснов П.Н. От двуглавого орла... С.377–378.
{36} Русско-японская война в сообщениях в Николаевской Академии Генерального штаба. Ч. 1. Подготовка воюющих сторон перед войной. — СПб.: Изд. Николаевской Академии Генерального штаба, 1906. С. 32.
{37} Керсновский А.А. Указ. соч. С. 427.
{38} Левитский М.Н. (1868 — после 1916) — производитель топографических работ в Маньчжурии (1905), составитель и редактор сборника воспоминаний «В трущобах Маньчжурии и наших восточных окраин». Стихотворение «Под Тюренченом», фрагмент которого здесь приводится, открывает упомянутый сборник.
{39} В трущобах Манчжурии и наших восточных окраин: Сборник очерков, рассказов и воспоминаний военных топографов / Под ред. М.Н. Левитского. — Одесса, 1910. С. 4.
{40} Юнаков Н.Л. Указ. соч. С. 12–13.
{41} Русско-японская война в сообщениях в Николаевской Академии Генерального штаба... С. 32.
{42} Керсновский А.А Указ. соч. С. 427.
{43} Русско-японская война в сообщениях в Николаевской Академии Генерального штаба... С. 33.
{44} Юнаков Н.Л. Указ. соч. С. 14.
{45} Подробно об этом изложено в статье: Глушков В.В. Жизнь — Родине, честь — никому! // Геодезистъ. 2001. № 5. С, 35.
{46} Апушкин В.А. Мищенко. Из воспоминаний о русско-японской войне. — СПб., 1908. С. 97–98.
{47} По своему моральному значению орудия являлись тем же, что и полковые знамена, отдать орудия считалось бесчестьем.
{48} Керсновский А.А. Указ. соч. С. 427.
——— • ———
Материал напечатан с личного разрешения автора.
Валерий Васильевич Глушков — заместитель директора Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН, доктор географических наук, доктор технических наук, профессор истории Академии российских энциклопедий, член Союза журналистов России, полковник запаса.
Опубликовано: Трибуна русской мысли. — М.: 2003, № 1(5). С. 101–111.
OCR, обработка: В. Рогге
Фото: картина художника М.Л. Маймона (1860–1924) «Атака под Тюренченом 18 апреля»;
чёрно-белое изображение картины — Летопись войны с Японией, 1905 г., № 50, стр. 965;
цветная фотография картины — галерея «Три века» (Москва).
[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.
{1} Так обозначены ссылки на примечания. Примечания в конце текста.
——— • ———
Другие статьи Валерия Васильевича Глушкова на сайте GenRogge.ru
• Позор Портсмутского договора... В.В. Глушков. К 100-летию окончания русско-японской войны 1904–1905 гг.
Мирный договор между Россией и Японией. Конференция в г. Портсмут (США) 23 августа (5 сентября ст. стиля) 1905 г.
• Приложение. Текст Портсмутского мирного договора между Россией и Японией г. Портсмут, США (Portsmouth, NH, USA), 23 августа (5 сентября ст. стиля) 1905 г.
• Мёртвые сраму не имут! В.В. Глушков. К 105-й годовщине боя при Чемульпо 27 января (9 февраля) 1904 г. крейсера 1-го ранга «Варяг» и мореходной канонерской лодки «Кореец». С фотографиями.
• Да сохранится о Вас и подвигах Ваших вечная память!.. В.В. Глушков. К 100-летию со дня завершения строительства и освящения морского храма Спаса-на-Водах (С.-Петербург). С фотографиями.
——— • ———
вверх дальше
Книги, документы и статьи
