Дворянский род Рогге (Rogge)

Вступительное слово

Публикация книги А.А. и А.И. Григоровых «Заключенные Рязанского губернского концлагеря 1919–1923 гг.» представляет собой событие тем более замечательное, что чрезвычайно редкое. За последние два десятилетия появилось немало изданий, посвященных лицам, репрессированным советско-коммунистическим режимом, но они почти исключительно касаются тех, кто пострадал в конце 1930-х годов, отчего в настоящее время в массовом сознании слово «террор» ассоциируется в основном с событиями 1937–1938 гг., в то время, как о жертвах красного террора периода Гражданской войны известно гораздо меньше. Изданные во множестве областей региональные «книги памяти» демонстрируют ту же картину. За исключением лишь некоторых из них, имена людей, репрессированных в 1918 — начале 1920-х годов, представлены там крайне скромно.

Между тем, масштабы репрессий тех лет, собственно и положившие начало системе систематического террора против всех даже потенциальных противников коммунистического режима, были огромны. Специфика политики большевиков 1917–1922 гг. состояла в установке, согласно которой люди подлежали уничтожению или изоляции по самому факту принадлежности к определенным социальным слоям.

В свете этого совершенно иной характер приобрел и институт «заложничества»: если обычно заложники берутся для предотвращения каких-либо действий со стороны лиц, которым заложники лично известны и дороги, то в данном случае «заложниками» именовались лица, которых желательно было расстрелять по первому удобному поводу. Собственно, приказ наркома внутренних дел Г.И. Петровского о повсеместном взятии заложников (в котором говорилось, что «из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников» и «при малейших попытках сопротивления должен приниматься безоговорочно массовый расстрел») был опубликован во всех газетах в первую неделю сентября 1918 г., уже после того как был официально объявлен террор и были расстреляны первые тысячи людей, которых обычно тоже принято называть «расстрелянными заложниками».

Система концентрационных лагерей, предназначенных для содержания «заложников», стала создаваться с начала осени 1918 г., в каждой губернии полагалось иметь минимум по одному концлагерю «принудительных работ». Сведения о заключенных этих лагерей, как и вообще о репрессированных в то время, до сих пор в большинстве своем недоступны. Большая их часть до сих пор закрыта, некоторая часть утеряна или уничтожена, а в тех случаях, когда в ряде областных архивов соответствующие фонды сохранились и открыты для доступа, их содержание систематически не публиковалось. В этом смысле настоящее издание предоставляет уникальную возможность составить представление о контингенте областного концлагеря тех лет.

Но книга о заключенных Рязанского и Ряжского лагерей представляет и особый интерес. Дело в том, что Рязанский лагерь был одним из нескольких лагерей, которые уже с 1919 г. были «профилированы» как лагеря для содержания преимущественно бывших офицеров. Сюда направлялись офицеры белых армий с различных фронтов (в основном с Юга России), а позже — офицеры национальных армий Армении и Грузии, арестованные в Закавказье после ликвидации независимости этих республик (а также вообще все офицеры, проживавшие на их территории) и частично польской армии.

Судьба российского офицерства до сих пор не может быть изучена должным образом именно по причине недоступности персональных данных о представителях русского офицерского корпуса, ставших жертвами репрессий при окончании Гражданской войны и в первые годы после нее. Если в отношении офицеров, эвакуированных с белыми армиями и оказавшихся в эмиграции, имеются хотя и неполные, но все-таки сколько-то систематические сведения в виде больших массивов эвакуационных покорабельных списков, списков воинских частей и беженцев, находящихся в лагерях на территории ряда стран, принявших русских эмигрантов, то в отношении оставшихся на территории Советской России дело обстоит иначе.

Сведения о них приходится собирать по крупицам, так как систематическая информация в нынешних российских условиях недоступна. Например, списки лиц, расстрелянных осенью 1920 г. в Крыму, стали известны и опубликованы только потому, что копии их в свое время попали на Украину — в Киев, где после 1991 г. архивы местных органов госбезопасности оказались гораздо более доступны исследователям. То же касается лиц, попавших в плен и остававшихся в живых в СССР на протяжении 20-х годов. На Украине недавно была опубликована полная «Книга учета состоявших на особом учете бывших офицеров», проживавших на территории УССР (секретное ведомственное издание ГПУ), включающая около 20 тыс. человек (порядка трети от общего числа по СССР). Аналогичные материалы по другим регионам до сих пор закрыты, и сведения о таких лицах приходится искать в разрозненных первичных данных фондов различных военных округов и губвоенкоматов.

В свете этих обстоятельств публикация книги о заключенных Рязанского и Ряжского лагерей, содержащей большой массив однородного материала — несколько тысяч имен офицеров с биографическими на них сведениями, вносит огромный вклад в дело изучения истории русского офицерства. Весьма интересны и содержащиеся в книге данные о практике обращения с заключенными офицерами, рассмотрения их дел и освобождения с переводом на учет по месту жительства. Наконец, как уже упоминалось, книга содержит весьма полные данные об офицерском составе армянской национальной армии (абсолютное большинство которого попало в Рязанский лагерь), что позволяет исследовать его социальные характеристики.

Есть и еще один существенный аспект публикации настоящего издания. В конце книги приводятся материалы о реабилитации людей, пострадавших в 1920-х годах на территории Рязанской области, из которых видно, что до сих пор из контингента, которому посвящена книга, реабилитировано всего немногим более двухсот человек. Поэтому приводимые в книге «Заключенные Рязанского губернского концлагеря 1919–1923 гг.» сведения могут стать важным источником для продолжения этого процесса.

Хотелось бы надеяться, что выпущенное А.А. и А.И. Григоровыми издание послужит примером и станет образцом для аналогичных книг по другим областям, в которых местные архивные хранилища располагают сопоставимым материалом. Пока же остается порадоваться, что по крайней мере для Рязанской области достойные ревнители исторической памяти нашлись и свою работу выполнили.

Сергей Владимирович Волков,
доктор исторических наук.

——— • ———

[вверх]

— 3 —

Каждая новая страничка нашей истории является ценной жемчужиной, даже если она раскрывает трагические стороны нашей жизни, неблаговидные человеческие поступки. Тем ярче высвечивается на этом фоне жизнь отдельного человека, тем больнее становится от сознания, что «родной земле» (в данном случае — государству) в период самовластия зла простой человек не нужен. Особенно это очевидно после событий 1917 года.

Когда-то Степан Дмитриевич Яхонтов — известный наш общественный деятель, историк, архивист и, просто, глубоко верующий человек, говорил о том, что если мы не будем знать прошлого, то никогда не сможем осуществить будущего. Эта истина была известна и в древние времена: философская мысль этого никогда не забывала — забывали мы, совершая одни и те же ошибки, наступая на одни и те же грабли. Одна из главных христианских и общечеловеческих заповедей, «возлюбить ближнего своего» — не исполняется и по сей день, отсюда войны, убийства, смерти множества неповинных людей. Подчас то, что веками служило людям для удовлетворения их духовных потребностей (церкви, монастыри), разрушалось, превращалось в руины, или того хуже — обращалось в тюрьмы и концлагеря. Так и наш Казанский явленский женский монастырь, некогда помогавший людям не только духовно, но и материально (ведь при нем была богадельня, школа кружевниц, училище для девочек-сирот), был превращен в концентрационный лагерь. Сколько же безвинных жизней там пострадало!

С.Д. Яхонтов, оставивший после себя много документов о тех временах, писал в своих воспоминаниях о том, что, будучи по делам службы в бывшем монастыре, он среди массы людей, которых конвоиры куда-то вели, видел и священнослужителей, и офицеров, зажиточных крестьян, которых он называл «хозяйственниками», и чиновников, и мещан. Никто не понимал, что же происходит в стране, родном городе, селе? Перед глазами Степана Дмитриевича проходили грязные и оборванные люди, которые совсем недавно еще мирно трудились на своих поприщах. Куда их вели? То ли пугали расстрелом, то ли расстреливали — это Яхонтов не знал...

Теперь мы знаем... Знаем имена тех людей, которые сидели в застенках лагеря, у которых была непростая судьба. И этому способствовала книга А.А. Григорова и А.И. Григорова «Заключенные Рязанского губернского концлагеря 1919–1923 гг.», где собран не только обширный материал, хранящийся в Государственном архиве Рязанской области, он еще и прочувствован авторами, и, конечно, не может оставить нас равнодушными.

Директор ГКУ РО «Государственного архива Рязанской области»
Татьяна Петровна Синельникова.

——— • ———

[вверх]

— 4 —

Еще несколько лет тому назад, проходя по улице Затинной или Фурманова, глядя на полуразрушенные здания с запущенной вокруг территорией, трудно было поверить, что это и есть местонахождение былого знаменитого Казанского Явленского девичьего монастыря — первоклассной обители, занимавшей некогда целый городской квартал.

Древняя рязанская обитель, известная с XVI столетия, к началу XX века достигла своего расцвета: прекрасный каменный Казанский собор с чудотворной Казанской иконой Божией Матери, привлекавшей множество паломников; устремленный ввысь храм во имя великомученицы Варвары, увенчанный ярусом звонницы; несколько сот насельниц, обширное хозяйство.

«Славился у нас монастырь своим пением, диаконами... монастырь богатый, праздники задавал архирееям... храм прекрасный, больница, школа для сирот, рукодельная мастерская, приют, убранное кладбище...», — вспоминал историк-краевед Степан Дмитриевич Яхонтов.

Как же могло случиться, что место молитвы, тишины и покоя, приют для страждущих и обездоленных, во множестве притекавших в святую обитель, в одночасье стало настолько зловещим, что его старались обходить стороной, а в первые годы советских гонений на Церковь боялись в разговорах даже и упоминать?

Очевидец тех событий, Яхонтов запишет в своих дневниках: «И вот налетел большевистский шквал. Монастырь был реквизирован и обращен в концентрационный лагерь. Не один раз я из окна... видел, как гонят стада захваченных «контрреволюционеров», идут грязные, оборванные, а то прилично одетые, священники, офицеры, крестьяне и т.д. Жутко становилось на душе от созерцания этой картины».

Казанский монастырь в годину лихолетья пострадал одним из первых: безжалостно разорен и разграблен, осквернен, разрушен... Одним из первых в стране стал он по воле богоборческой власти и концентрационным лагерем. Концлагерь на территории Казанской женской обители просуществовал всего четыре года. Но сколько людей поглотил, сколько судеб искалечил!

Перед нами большая по объему книга с именами заключенных в этом лагере. В глазах пестрит от их обилия: сотни имен и фамилий. Люди разных возрастов, сословий, национальностей, из разных уголков страны. Своих, ставших в одночасье чужими, «вредными элементами», «контрреволюционерами», «злостными врагами», «неблагонадежными»... Как мучительно было для них это новое положение, в котором они оказались — гнетущей неопределенности, мук голода, страданий от холода, тяжких работ, болезней... Вероятно, среди них были и люди, когда-то попавшие в сети лжи рвущихся к власти богоборцев, наивно поверившие в «торжество справедливости в первом социалистическом государстве», в лучшее будущее для себя и своих детей. Следы большей части из них впоследствии оборвутся в мрачных подземельях НКВД, братских безвестных могилах... Они были первыми...

Кровавая машина красного террора только набирала обороты. Сколько их будет потом, этих концлагерей, по всей стране! Сколько жертв! Все они — наши соотечественники, наши деды и прадеды. Долг нынешнего поколения сохранить память о невинных страдальцах и поведать о них в назидание потомкам. И на это дается время — время возрождения наших святынь. Как знать, сколько оно еще продлится?

Если мы сумеем сохранить память о невинно пострадавших в годы политических репрессий, то можно надеяться, что это страшное беззаконное время в нашей стране не повторится.

В 2006 году Казанский Явленский женский монастырь был возвращен Православной Церкви.

Ныне обитель восстанавливается, благоустраивается территория, возобновлены ежедневные богослужения в Казанском соборе. В июне 2010 года на месте разоренного в советское время монастырского некрополя установлен памятный Поклонный крест.

Игумения Казанского Явленского женского монастыря
Анна (Сычугова).

Фото, источники: www.vk.com/club52253423, www.history-ryazan.ru, www.stopgulag.org, www.kazanski-m-rzn.ru

——— • ———

назад  вверх  дальше
Содержание
Книги, документы и статьи