Приложение I
Показания ГАРАСЕВОЙ Т.М. 14.1.26 г.
ТОПИЛИНА Сергея я первый раз видела в 1920 г., на концерте в Рязани. Февраля 1921 г. я его видела вторично у гроба КРОПОТКИНА в Москве Когда я его увидела на концерте в Рязани, там же я и узнала, что он анархист. Находясь в Москве с января 1921 г., я начала посещать клубы анархистов, а главным образом клуб анархистов на Леонтьевском переулке, дом 26. Так как мое мировоззрение анархо-синдикалистическое, то я больше всего интересовалась анархо-синдикализмом. В клубах я слушала лекции анархистов; БОРОВОГО, БАРМАША и ГОРДИНА. В дальнейшем изучала теоретический анархизм по тем книгам, какие мне были доступны, была знакома в Москве с анархо-набатовским течением (по клубу). Андрей и Владимир анархо-синдикалисты, работают в подполье, они не играют руководящей роли в этой работе Они не братья Где они в данное время находятся, я не знаю. Во время моего переезда в Ленинград, я с Владимиром встретилась два раза на улице, это было до моего первого ареста. Потом Владимира не было в Ленинграде Андрей где находился летом, я не знаю Андрей в начале января 1925 г. приехал в Рязань и я с ним встретилась на улице. Он тоже приехал из Ленинграда. В Рязани я с ним встретилась несколько раз. После отъезда Андрея из Рязани, он был короткое время в Ленинграде, а затем уехал. Я их знала по Москве с 1921 г. ибо они бывали в клубах на Леонтьевском переулке и у универсалистов. Мне известны только по этим именам Андрей и Владимир.
Т. Гарасева
[312]
Показания ГАРАСЕВОЙ Т.М. 25.1.26 г.
Говорила ли я брату о том, что ТОПИЛИН анархист, или не говорила, я не помню, но допускаю мысль, что я могла брату сказать, что ТОПИЛИН анархист. Говорила ли брату о том, что в Рязани был побег анархистов, я не помню, но говорили ли другие сестры брату об этом, я не знаю. Владимира я видела в Ленинграде один раз на квартире на Васильевском острове и два раза на улице, тоже до переезда на новую квартиру. На этот раз он, т.е. Владимир, на квартиру ко мне приходил еще с одним товарищем. БОБРОВ его не знает. БОБРОВ как-то один раз приходил со своим товарищем-студентом. После моего переезда на новую квартиру, у меня был БОБРОВ со своим товарищем-студентом; Владимир на этой квартире не был. Видела я на улице один раз того товарища, который приходил вместе с Владимиром на старую квартиру. С Владимиром я познакомилась в Москве в 1921 г. Перед моим отъездом из Рязани я, кажется, была у ПОПОВОЙ вместе с сестрой. Поехала я в Ленинград с тем, чтобы отделиться от семьи и начать активно анархо-синдикалистскую работу, заранее зная, что это будет подпольная работа, и вообще считаю анархистскую активную работу только подпольной. Кроме Андрея, Владимира и приехавшего с Владимиром товарища, я связей пока не имела. От квартирных хозяев я узнала, что недалеко напротив нашего дома проживает ЗИНОВЬЕВ; Об этом я говорила в письме одному из членов организации в шутливой форме: «Какое странное совпадение: после обвинения меня в террористической деятельности я очутилась на квартире радом с ЗИНОВЬЕВЫМ». Это могло быть передано писавшему анонимки. Назвать писавшего анонимки я отказываюсь ввиду того, что не желаю, чтобы стали известны эти лица.
Т. Гарасева
Показания ГАРАСЕВОЙ Т.М. 15.2.26 г.
Будучи в Ленинграде, я ездила совместно с сестрой Анной, БОБРОВЫМ и некоторыми студентами за город. Первый раз мы поехали в Сестрорецк. Этот раз поехала я, сестра Анна, [313] БОБРОВ и еще один студент, знакомый БОБРОВА, ШТЕЙНГАУЗ Лавран Николаевич. Точно не помню, было ли ранее уговорено oб этой поездке или нет, но мне кажется, что приехал БОБРОВ и поездка состоялась безо всякого уговора ранее. Вторая поездка за городом состоялась уже с новой моей квартиры. Поехали в Токсово на финляндскую границу. В поездке участвовали: я, сестра Анна, БОБРОВ, ШТЕЙНГАУЗ Л.Н. и еще один студент — ЯНЧЕВСКИЙ Н.М. Когда мы вернулись из Токсова, к нам на квартиру из знакомых мужчин никто не приходил, они разъехались по домам, а мы с сестрой вернулись домой. Но когда мы вернулись из Сестрорецка, то к нам на квартиру приехали также и БОБРОВ и ШТЕЙНГАУЗ. Дома мы все пили чай. Какой был между нами разговор, я не помню. БОБРОВУ я говорила о нашей квартире, что недалеко, то есть почти радом, проживает т. Зиновьев, наверное, тоже в шутливой форме. Присутствовала и моя сестра Анна. Что мне на это ответил БОБРОВ, я не помню. Говорила ли я кому-либо после моего первого ареста, после выхода на свободу, что я была арестована и за что, я не помню. КУЗНЕЦОВ ко мне на квартире был только один раз на Васильевском острове, дом 14 линия 11, но и то перед моим арестом. После этого я его видела в Политехническом институте, куда я ходила к БОБРОВУ. С КУЗНЕЦОВЫМ меня познакомил БОБРОВ до моего первого ареста. Хорошо не помню, видела ли сестра КУЗНЕЦОВА в Политехническом институте, когда мы ходили к БОБРОВУ. Мы с сестрой в Лесном были несколько раз. Ездила к БОБРОВУ и потому, что он мне предлагал услуги устроить меня на службу в больнице. После моего переезда в Ленинград мне указал комнату радом с домом БОБРОВА комнату его брат Сергей. Свои вещи я туда отвезла. На Лесном ко мне заходил как будто из братьев БОБРОВА и соседей БОБРОВА, что БОБРОВА отправили в больницу. Больше никто ко мне на эту квартиру не приходил. На этой квартире я прожила около недели и переехала в город, так как нашла новую квартиру в городе. Вскоре после переезда на квартиру по Васильевскому острову, то есть сейчас же после переезда, я встретилась с подпольными анархистами, но каким образом была устроена эта встреча, я говорить отказываюсь.
Т. Гарасева
[314]
Протокол допроса ГАРАСЕВОЙ Т.М. 22.2.26 г.
От дальнейших показаний по своему делу отказываюсь, потому что называть этих лиц я не хочу, так как они являются анархо-синдикалистами и работают нелегально.
Т. Гарасева
Показания ГАРАСЕВОЙ A.M. 18.1.26 г.
В Ленинград я приехала 2 июля, остановилась у сестры на Васильевском острове. К нам приходил БОБРОВ Дмитрий, но вместе с ним никто не приходил. На новую квартиру мы переехали в конце июля. Эта квартира была нами найдена. На новой квартире бывал у нас БОБРОВ Дмитрий и раза два бывал вместе с ним его знакомый, кто он, я говорить не буду. Когда именно с БОБРОВЫМ приходил кто-то, я не помню точно этого времени. Эта квартира, которую сестра снимала для себя одной, была очень неудобна, а тем более для двух, а также потому, что она вообще была для нас неудобна. ЛЕБЕДЕВА Владимира я знаю, что он учился вместе с сестрой в медтехникуме один год, но где он, я не знаю, и сестра мне о нем ничего не говорила. ИВАКИНЫХ в Рязани я не знаю и о таковых ничего не слышала. Хотя я и ни в какой анархо-организации не состояла, но считаю необходимым вести борьбу против советской власти путем пропаганды, хотя бы и подпольно. К террору отношусь отрицательно. Сестра мне говорила, что она ходила в Москве в Леонтьевский клуб и там видела анархистов, которые там читали лекции.
А. Гарасева
Показания ГАРАСЕВОЙ A.M. 7.2.26 г.
Говорила ли я брату о том, что ТОПИЛИН анархист и что в 1921 г. в Рязани был побег анархистов, точно не помню, но, может быть, и говорила. Точно не помню, за сколько дней до отъезда в Ленинград с Татьяной мы были у подруги ПОПОВОЙ. Мне не было известно, что сестра Татьяна уехала в Ленинград с целью вести подпольную анархо-синдикалистскую работу, как во время ее отъезда в Ленинград, так и во время моего пребывания в Ленинграде. Сестра мне совершенно ничего [315] не говорила об анархической работе как легальной, так и нелегальной. На 5-й или 6-й день после нашего переезда на новую квартиру, я узнала от хозяев, что напротив проживает т. Зиновьев. Это было вечером, мы были на балконе, хозяева рассказывали достопримечательности этой местности и между прочим говорили, показывая на освещенные окна, что там проживает ЗИНОВЬЕВ. При этом присутствовала и сестра Татьяна. Через дня 2–3 после этого к нам приходил БОБРОВ, которому или я или сестра при мне говорили, что вблизи от нас проживает ЗИНОВЬЕВ. Больше никому об этом я не говорила. Что ЛЕБЕДЕВ Владимир — анархист, я не знала, и не думаю, чтобы он был анархистом. Я с ним ни разу не говорила. Анархиста Андрея ХМЕЛЕВА, он же ВОРОНОВ, он же РОГАЧЕВ, я не знаю, о таковом я никогда ничего не слышала. Анархиста ПОВАРИХИНА я не слышала и такового не знаю. Сестра мне не говорила о том, что она писала кому-то письмо о том, что поблизости проживает ЗИНОВЬЕВ. Мы с сестрой на прогулку ходили вдвоем, и ни разу не было такого случая, когда мы встретили на улице кого-либо из знакомых. Кроме булочной и магазина поблизости, сестра одна никуда не ходила.
А. Гарасева
Показания ГАРАСЕВОЙ A.M. 15.2.26 г.
Во время моего нахождения в Ленинграде я вместе с сестрой ходила несколько раз в Политехнический институт к БОБРОВУ, как к знакомому, ибо он обещал устроить сестру на службу. Выезжали за город, но эти поездки были чисто случайными, безо всякого умысла. Один раз мы вместе, т.е. я и сестра были в Сестрорецке, но кто еще с нами был, называть отказываюсь на основании того, что я называть чьи бы то ни было имена отказываюсь. Были мы также в Токсово. Кто был вместе с нами, называть отказываюсь. Фамилии КУЗНЕЦОВ, ШТЕЙНГАУЗ и ЯНЧЕВСКИЙ мне не известны. На прогулки мы ездили, кажется, из новой квартиры. Я точно не помню, я или сестра говорили БОБРОВУ о том, что мы проживаем поблизости ЗИНОВЬЕВА, но не помню, в какой форме было это сказано. Что на это говорил БОБРОВ, также не помню. Что сестра поехала в Ленинград для анархической работы, мне [316] не было известно. Между мной и сестрой в Ленинграде не было никакого разговора об анархической работе. В Лесном сестра комнату достала, по всей вероятности, при помощи БОБРОВА, ибо он мог знать пустующую комнату. Брат, когда приехал в Ленинград, кажется был у сестры на Васильевском острове. Кроме студентов с БОБРОВЫМ, я в Ленинграде у сестры никаких знакомых не видела.
А. Гарасева
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
по делу № 35890 на гр.гр.
ГАРАСЕВУ Татьяну Михайловну
и ГАРАСЕВУ Анну Михайловну
16 марта 1926 г. я, Уполномоченный 1-го Отделения СО ОГПУ-БЕЛЫШЕВ, рассмотрел дело за № 35890 гр.гр. ГАРАСЕВОЙ Татьяны Михайловны и ГАРАСЕВОЙ Анны Михайловны по 60-й ст. УК, арестованных 17 августа 1925 г. и содержащихся во Внутренней тюрьме ОГПУ,
НАШЕЛ:
ГАРАСЕВА Татьяна Михайловна, рожд. 1901 г., уроженка Рязанской губернии и уезда, Волынской волости и села, по профессии фельдшерица, анархистка, и ГАРАСЕВА Анна Михайловна, рожд. 1902 г., студентка, анархистка.
Следственное дело возникло на основании анонимных писем, в которых указывалось, что ГАРАСЕВЫ являются активными анархо-подпольницами, устраивают нелегальные собрания и организуют террористический акт на тов. ЗИНОВЬЕВА. В анонимных письмах указывался ряд фактов, служивших подтверждением анархо-подпольной деятельности ГАРАСЕВЫХ.
При следствии гр.гр. ГАРАСЕВЫ Татьяна и Анна признали все факты, указанные в анонимках, отрицая только подготовку террористического акта. В своих показаниях Татьяна ГАРАСЕВА показала, что она действительно переехала из Рязани в Ленинград с целью ведения активной анархистской противосоветской работы, не отрицает посещения ее некоторыми анархистами, отказываясь указать фамилии таковых, поскольку последние ведут нелегальную анархическую работу. [317]
Из писем гр. ГАРАСЕВОЙ видно, что она устроилась жить около дома, где проживает т. Зиновьев, что может служить косвенным подтверждением к подготовке террористического акта.
На основании данных дела считаю виновность по 60-й статье УК доказанной и ПОЛАГАЮ: дело передать на рассмотрение Особого Совещания при Коллегии ОГПУ.
УПОЛНОМ[оченный]
1 ОТД[еления] СООГПУ — Белышев
Предлагаю заключить в к.-лагерь на 3 года (Соловки). Андреева, 19.3.26 г.
(АУФСК РФ по ЛО, № 13545, лл. 55–63.)
Приложение II
ВЕРХОВНОМУ ПРОКУРОРУ СОЮЗА ССР
от ГАРАСЕВОЙ Татьяны Михайловны,
проживающей в г. Рязани,
Подгорная ул. д. 32, кв. 2
Заявление
В течение почти 20 лет, с 1936 по 1954 год я находилась в тюрьмах, лагерях и ссылке без всякой вины с моей стороны, поэтому я прошу пересмотреть материалы моего судебного дела и снять с меня несправедливое обвинение и приговор.
Я была арестована 28 августа 1936 года в гор. Майкопе Краснодарского края и осуждена 5–6 февраля 1937 г. Спецколлегией быв. Азово-Черноморского края по ст. 58 пп. 10 и 11 УК на 10 лет тюремного заключения со строгой изоляцией [318] и 5 лет поражения в правах. Срок отбывала до 1939 г. в тюрьмах в гор. Темрюке и в тюрьмах Главного тюремного управления в гор. Казани и Суздале.
В 1939 г. тюремное заключение мне, как и другим, отбывающим срок в режимных тюрьмах, Особым Постановлением было заменено отправкой в дальние лагеря на Колыму, на тяжелый физический труд.
С августа 1939 г. до окончания срока в 1946 г. я была в северных лагерях Колымы в поселке Эльген.
В 1947 г. приехала в Рязань, где у меня живет мать. В ноябре 1948 г. была вновь арестована Рязанским облуправлением МГБ и безо всякого обвинения, постановлением Особого совещания была приговорена к ссылке в Красноярский край без указания срока, где и пробыла в северном районе края до октября 1954 г.
В настоящее время я живу в г. Рязани и работаю во 2-й городской больнице в должности медсестры.
За все годы заключения и ссылки я не обращалась ни в какие органы с просьбой о пересмотре моего дела, хотя считала приговор совершенно неправильным. По собственному опыту из наблюдений я видела, что следственные и судебные органы не заинтересованы в выяснении истины.
Теперь, когда пересматриваются дела и исправляются ошибки того времени, я обращаюсь в Прокуратуру с просьбой о пересмотре моего дела и восстановлении меня во всех правах.
Считаю нужным дать следующие пояснения: в 1936 г. я была арестована уже вторично. Моя первая судимость была в 1925 г., когда я была арестована в Ленинграде и осуждена на 3 года заключения за участие в анархо-синдикалистской организации. Приговор отбыла в Верхне-Уральском политизоляторе.
В 1929 г. я признала свои политические убеждения неправильными и порвала всякую связь с анархистскими организациями (мое заявление было напечатано в газете «Правда» в июне 1929 г.). После этого я никогда и нигде не принимала участия ни в какой антисоветской политической организации, что утверждаю со всей ответственностью.
Мои политические взгляды до 1925 г. объяснялись молодостью и были временным увлечением. Жизнь и опыт заставили отказаться от этих заблуждений. [319]
В 1929 г. я была полностью восстановлена во всех правах и работала в Москве во Всесоюзной библиотеке им. Ленина до 1935 года.
В 1935 г. выехала к мужу в г. Майкоп и работала там до ареста в должности зав. абонементом Майкопской областной библиотеки. В августе 1936 г. после ареста моего мужа Доскаль Николая Семеновича была арестована и я. Кроме нас были арестованы еще 11 человек, в большинстве сотрудники Майкопского комбината «Лесомебель», где мой муж работал в должности инженера-экономиста. Все арестованные обвинялись в участии в антисоветской организации, которая в обвинительном заключении и приговоре именовалась «троцкистско-анархистской организацией». Все обвиняемые были беспартийные, кроме одного комсомольца. Никто из обвиняемых ни на следствии, ни на суде виновными себя не признали. Некоторые из числа вызванных свидетелей давали показания против обвиняемых, но эти показания были явно сфабрикованы и легко опровергались подсудимыми.
Мой муж Доскаль был человек нервно-больной, страдавший приступами почти полной невменяемости (вследствие полученной контузии во время гражданской войны, участником которой он был). Длительное одиночное заключение во все время следствия, условия и методы следствия совершенно расшатали его нервную систему, и несколько раз во время следствия я настаивала на проведении по отношению к нему медицинской экспертизы.
На суде он держался крайне резко, и всем было ясно, что перед судом совершенно больной, почти невменяемый человек.
Через несколько месяцев, в конце 1937 г. против него было создано новое дело и он погиб весной 1938 г. от недопустимых, но обычных тогда методов следствия в Краснодарской тюрьме. Мне об этом сообщили, когда меня тоже привезли тогда в Краснодарскую тюрьму.
Лично мне, кроме участия в не существовавшей и ничем не подтвержденной анархо-троцкистской организации, предъявлялось обвинение в хранении у себя на квартире изъятой литературы из библиотеки, в которой я работала. Я сейчас не помню точно названия этих пяти или шести книг, список их имеется в материалах дела. Среди них была книга Шляпникова [320] «Канун Семнадцатого года». Все книги были изданы советскими издательствами в период конца 20-х и начала 30-х годов, и до 1934–35 гг. эти книги были разрешены для выдачи читателям. Я их взяла на квартиру для себя, для ознакомления, и никто из знакомых их не видел и не читал.
Я должна еще сказать о литературе, которую привезли во время следствия из Москвы (из Расторгуева), где мы с мужем жили до 1933 г. Мы оставили там ящик книг и во время следствия часть их привезли из Расторгуева в Майкоп и они фигурировали как обвинительный материал. Там были книга, которые издавались в Москве в 1931–32 гг., среди них номера «Большевика» за эти годы и другие советские издания того времени.
Следующее обвинение против меня подтверждалось на следствии и суде двумя свидетелями, но я утверждаю, что показания свидетелей ложные и отрицаю приписываемый мне разговор. Меня обвиняли, будто я сказала, что известный снимок Ленина и Сталина в Горках мог и не быть в действительности, а был сделан фотографом впоследствии. В действительности я этого не говорила. Считаю, что показания были даны свидетелями под нажимом следователя из чувства страха, так как перед нашим судом в Майкопе соответствующими органами велась широкая кампания митингов и собраний, и выносились требования высшей меры для нас, и все подсудимые характеризовались как троцкисты.
За время работы в Майкопе я организовала при библиотеке кружки по изучению иностранных языков и сама вела кружок английского языка. Организация кружков была одобрена и разрешена Политпросветом края и ГорОНО, но в приговоре кружки обрисованы как средство антисоветской агитации, хотя это ничем не подтверждалось в материалах следствия.
Я изложила весь обвинительный материал против меня. За это я получила максимальный тогда срок строгого тюремного заключения, сидела в режимной тюрьме три года, семь лет в колымских лагерях, затем шесть лет сверх всякого срока и в нарушение даже минимальной законности без какого-либо обвинения провела в северном районе Красноярского края — почти двадцать лет. За что? [321] (выделено автором сайта — прим.)
Мне уже 56 лет. Везде, где мне давали возможность работать, я честно и хорошо работала. Это может подтвердить и санитарное управление Колымы, где я работала по вольному найму после выхода из лагеря в 1946–47 гг., и Тасеевский райздравотдел Красноярского края, и теперь 2-я Рязанская городская больница.
Я прошу Прокуратуру разобрать мое дело, и надеюсь, что хоть в старости я сделаюсь полноправным советским гражданином.
Если при разборе дела потребуются мои личные показания, прошу меня вызвать. Мой адрес: г. Рязань, Подгорная улица 32, кв. 2.
25.3.56 г.
Т. Гарасева
ВЕРХОВНОМУ ПРОКУРОРУ СОЮЗА ССР
от ЕЛОВЕНКО Александра Иосифовича,
рожд. 1909 г., проживающего в пос. Берелех
Сусуманского р-на Магаданской области, д. 4 кв. 5
Заявление
1-го сентября 1936 г. в г. Майкопе Краснодарского края Адыгейским областным управлением НКВД я был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации, а 5–6 февраля 1937 г. Судебной Коллегией Азово-Черноморского краевого суда осужден по ст. 58/10–11 УК РСФСР к заключению в ИТЛ на 5 лет с поражением прав на 2 года.
Вскоре после суда из Майкопа меня перевели в Краснодарскую тюрьму и 15 мая 1937 г. этапировали на Колыму. С июня 1937 г. по день освобождения 5 апреля 1943 г. я содержался при отдельном лагерном пункте Транспортного лагеря УСВИТЛа в пос. Атка.
Происхожу я из рабочей семьи, отец мой в настоящее время пенсионер. С 1928 г. по день ареста я беспрерывно работал на производстве и учился. В последние годы до ареста работал экономистом планового отдела комбината «Лесомебель» в г. Майкопе. [322]
В середине лета 1936 г., меня вызвали в Областное управление НКВД г. Майкопа, где следователь Короткой потребовал от меня показаний о контрреволюционной деятельности ранее арестованного Доскаль Николая Семеновича, работавшего экономистом транспортного отдела комбината «Лесомебель», но так как о контрреволюционной деятельности последнего я ничего не знал и никаких существенных показаний дать не мог, меня отпустили. Через месяц меня снова вызвали в НКВД, где в присутствии следователя Короткова начальник областного управления майор Мальчиков (фамилию точно не помню) также потребовал показаний о к.-р. деятельности Доскаля. Я и на этот раз ничего показать не мог. Выпуская меня из здания НКВД, майор Мальчиков предупредил, что если я не дам требуемые показания, буду посажен в тюрьму. 1-го сентября 1936 года меня вызвали в НКВД по повестке в качестве свидетеля, а на самом деле арестовали как «попавшего под влияние контрреволюционера».
В процессе допросов следователь Коротков пытался подобрать для меня обвинение, требовал, чтобы я дал на других и на себя ложные показания, наносил мне оскорбления, грозил репрессировать моих родителей, по множеству часов держал в следственной комнате, а так как ни агитацией, ни другими контрреволюционными действиями я не занимался, следователь оказался в затруднительном положении. Попытки обвинить меня в занижении плана производства, слушании анекдотов и т.п. ни к чему не привели, тогда обвинили меня в групповой агитации. Искусственно была создана из сотрудников комбината «Лесомебель» контрреволюционная группа. С большинством из участников этой группы я до ареста моего даже не встречался, а некоторых знал только по фамилиям. Так как моего участия в так называемой «группе» не было, обвинение было сформулировано так: «как попавший под влияние контрреволюционных элементов». В чем выражалось это влияние, следствием установлено не было.
Во время судебного процесса я задавал вопрос каждому свидетелю обвинения, что он знает о моей контрреволюционной агитации или деятельности. Свидетели отвечали, что знают меня давно, но никаких контрреволюционных действий или агитации с моей стороны не знают. [323]
В процессе суда я обращался к суду с просьбой конкретизировать обвинение против меня, но председатель суда на мои просьбы не реагировал. В последнем слове подсудимого я заявил: «так как ни обвинительным заключением, ни свидетелями обвинения, ни ходом самого процесса конкретных обвинений мне не представлено, то за отсутствием состава преступления я должен быть оправдан по суду». Однако суд подошел к решению неправильно, с нарушением элементарных процессуальных норм без учета моих требований, под влиянием того времени приговорил меня к заключению на пять лет.
Понимая, что я осужден по умыслу отдельных должностных лиц, грубо нарушивших законы советского правосудия, я в заключении остался тем же честным и добросовестным работником, каким всегда был. Я с первых же дней пребывания в лагере и по день освобождения в течение почти шести лет беспрерывно работал старшим экономистом автобазы № 2 Управления автотранспорта в пос. Атка. Взысканий не имел, ежегодно по нескольку раз за честный и добросовестный труд получал премии и благодарности от администрации производства и лагеря, о чем можно получить справки в Транспортном отделении УСВИТЛа.
После освобождения из лагеря с 8 апреля 1943 г. по июнь 1947 г. работал начальником планово-производственного отдела Центральных электротехнических мастерских Дальстроя в пос. Атка. Затем был переведен старшим инженером ПЭО Управления автотранспорта Дальстроя пос. Мякит. Через год меня назначили начальником планово-производственного отделения автобазы № 5 УАТ пос. Берелех, где и работаю в этой должности по настоящее время.
За хорошую работу я неоднократно получал благодарности и премии от руководства автобазы № 5, от Управления автотранспорта, а также от руководства Главного управления Дальстроя, о чем свидетельствует прилагаемая при этом характеристика моей работы. Все эти двадцать лет с момента моего заключения я честно работал, как и до ареста.
Мои неоднократные в прошлом заявления о пересмотре дела в те времена оставались не рассмотренными.
Прошу пересмотреть дело по обвинению меня в контрреволюционной агитации и реабилитировать меня как невинно осужденного. [324]
Приложения:
1) Копия справки форма № 25
2) Характеристика
14 июня 1956 г. пос. Берелех
А. Еловенко
(АУФСК по Краснодарскому краю, П-65184, лл. 571–576об.)
1 октября 1956 г. Помощник Прокурора Адыгейской Автономной Области юрист 2-го класса Храмов реабилитировал всех осужденных, за исключением Н.С. Доскаль и Т.М. Гарасевой.
После вторичного обращения Т.М. Гарасевой 27.8.1957 г. ее дело решением Президиума Верховного Суда РСФСР от 18.3.1958 г. было прекращено «за отсутствием состава преступления», однако с Н.С. Доскаля обвинение и на этот раз оказалось снято только частично, как можно полагать, из-за его резких и достаточно откровенных выступлений на судебных заседаниях. Полностью реабилитирован он был только 1 ноября 1993 г. Прокуратурой Краснодарского края по запросу Генеральной Прокуратуры Российской Федерации.
——— • ———
назад вверх дальше
Содержание
Книги, документы и статьи
