ГЛАВА VIII
О ЦУКЕ
Каждый настоящий в душе военный человек не может представить себе никакой воинской части, в которой не было бы традиций. Традиции, как известно, бывают разные: основанные на высших воинских доблестях, на мирном укладе жизни каждой части, на основах разумных и иногда не совсем оправданных.
В мире нет ни одном среды, состоящей из молодежи, связанной общностью занятий, чтобы их традиции, если они существуют, всегда были бы оправданы всеми со стороны.
Так было и в нашей славной Южной Школе, где существовали традиции, основанные, по примеру традиций старых полков нашей никем непревзойденной Российской Императорской конницы, на ее святых заветах, но были и такие традиции, которые рождались в порывах беззаботной молодости.
Для глубоко штатских людей, конечно было непонятно: почему юнкер нашей Школы не имел права ездить на одноконном извозчике или трамвае, а должен был взять непременно пароконного; почему младший юнкер [183] в ресторане или кондитерской, в присутствии старшего юнкера не имел права расплачиваться сам за себя; почему юнкер не имел права идти по улице с пакетом в руках, а должен был в таком случае ехать на извозчике; почему юнкер не имел права сидеть на галерке в театре, если не было других свободных мест и т.д.? Ответ простой — потому, что он добровольно поступил в ту Школу, где все это было принято без его особого на то мнения.
В виде особой традиции, в нашей Школе, как и в других кавалерийских, существовал цук.
Правда, известное подобие цука было не только в других военных школах, но и в гражданских и не только в монархических государствах, придерживавшихся вообще своих исторических традиций, но и в самых либеральных бестрадиционных демократических.
Если прочесть воспоминания Ректора Московского Университета профессора Новикова, то можно узнать, как ему приходилось просто откупаться от произвола и издевательства старших студентов, чего в кавалерийских Школах не было и намека на такой способ улучшения своего положения. Почему в военной французской школе младшие должны были обязательно завязывать за столом салфетки вокруг шеи крепким узлом, а старшие могли ее закладывать за борта мундира, почему молодых студентов в одной заграничной Горной Академии старшие заставляли, хочешь — не хочешь, а прыгай через веревочку и т.д.? Какая польза и смысл в этом заключались???
Поэтому, если по поводу цука в кавалерийских школах вообще были насмешливые и издевательские осуждения прогрессивной штатской интеллигенции, то только потому, что их мозги не в состоянии были понять, что за внешней бессодержательностью цука скрывался глубокий смысл: шуткой и постоянными физическими. упражнениями выработать находчивость, а из неповоротливого тюленя сделать отчетливого строевика. Тут к месту можно поставить вопрос: какой смысл был у Великого Суворова спрашивать у своего Чудо-богатыря — «сколько звезд на небе», а выходит [184] самый простой — его солдат должен был приучиваться не задумываться, т.к. на войне долго думать некогда и нужно было сразу же отвечать на вопрос начальника, а этот на то и существует, чтобы поправить ошибку.
Говоря же о цуке в нашей Школе, не приходится скрывать, что отдельными юнкерами (злостными цукалами) бывали пересолы и не малые. Но при этом можно привести много примеров, когда эти пересолы решительно одергивались «корнетским комитетом» состоящим, как правило, из «зубров» — традиционеров. Вот из-за этих-то переволок Государь Император Николай II и повелел прекратить цук в кавалерийских училищах.
По всем рассказам и воспоминаниям юнкеров Елисаветградского кавалерийского училища, бывших в нем в различное время, относительно внутреннего быта и настроении юнкеров, можно вывести следующее заключение о цуке в нашей Школе: характер «цука» можно разделить на три периода.
Первый период длился от основания училища, примерно до 1900 годов, когда училище пополнялось вольноопределяющимися кавалерийских полков. Из воспоминаний Полковников Фурмана, Яворского, Топоркова, Наместника, Ряснянского и Ротмистров Сонцова, Мартынова и кн. Ишеева, в этот период цука фактически не было и он только зарождался. Старший и младший курсы жили дружно, т.к. было много однополчан-вольноопределяющихся, уже проходивших военную службу в своих полках и знакомых с воинской дисциплиной и субординацией. В это время уже начинали зарождаться традиции, приносимые из своих полков. Была почтительность к старшим и воинскую дисциплину, знакомую юнкерам в полках, не нужно было поддерживать более энергичными мерами. Существовали наименования «корнеты» — старшие и «звери» — младшие, но это носило скорее шуточное значение и этим не делалось какое-то разделение на высших и низших и все отлично понимали, что один были старшими, а другие младшими.
Второй период с 1900-ых годов, примерно по 1914-й год, когда в училище поступали уже и кадеты, окончившие [185] свои корпуса и молодые люди со стороны с законченным средним образованием, не проходя предварительной службы вольноопределяющихся в кавалерийских полках. В противоположность кадетам, молодые люди со стороны, закончив гимназии, реальные училища, а иногда и духовные семинарии, а также получившие аттестат зрелости, путем сдачи специальных экзаменов при средне-учебных заведениях, не имели представления о воинской дисциплине, не были совершенно знакомы со строем вообще, не говоря о строе кавалерийском и являлись глубоко штатскими людьми. И вот этих совершенно штатских людей в возможно короткий срок, нужно было сделать отчетливыми, дисциплинированными и находчивыми юнкерами.
Часть училищной жизни, — время строевых занятий, — проходила под надзором сменных офицеров, но в свободное время от занятий, юнкера были предоставлены самим себе. И вот в это время юнкера старшего курса — «корнеты» и должны были помочь юнкерскому начальству в воспитании «зверей». Этот период нужно считать началом цука в училище, но он носил характер чисто строевых упражнений: поворотов, гимнастических приемов, выработке быстрой сообразительности и т.д. Цук этого времени до 1904–05 годов носил характер воинской подготовки вне строя т.е. во внутренней жизни юнкеров, когда «молодежь» выходила из под надзора и воспитания сменных офицеров и передавалась старшим юнкерам — «корнетам», «дядюшкам».
Революционные потрясения годов Японской войны, когда слишком крайние идеи стараниями революционной интеллигенции были занесены в некоторые части армии и даже в военные училища, вызвали в ответ усиленный цук «молодых» и суровые требования беспрекословного выполнения приказания старших. Характерно, что революционной заразе в это время удавалось, правда, в очень мало заметном размере, проникать даже в некоторые пехотные училища, но в кавалерийских школах никакие старания революционеров никогда не имели успеха. Причастность к революционному движению того времени многих студентов и гимназистов, из числа которых некоторые поступали в училище, [186] создали неприязненное отношение к ним со стороны основного на то время контингента кадет и лиц происходивших из военных семей. Цук стал более суровым, но в основе цук преследовал цели обтесать, привить чисто воинский вид и «суровую» дисциплину «молодым», развить в них кавалерийский дух и находчивость, что достигалось задаваемыми «корнетами» «зверям» самыми бессмысленными вопросами, на которые требовался быстрый и остроумный ответ. Приведем для примера некоторые из них:
Вопрос; «Чем была замечательна моя прабабушка?»
Ответ: «Тем, что легким нажатием шенкелей остановила курьерский поезд и предотвратила кораблекрушение!»
Вопрос: «Когда вальтрап одевается в рукава?»
Ответ: «Когда благородный корнет под влиянием усталости от выпитого шампанского, забывает, что вальтрап является частью седельного убора!»
Вопрос: «Чему уподобляется жизнь сугубого?»
Ответ: «Стеклянному шарику, подвешенному на тончайшей паутине и разбивающемуся вдребезги при малейшем дуновении благородного корнета!»
Вопрос: «Какие глаза у жены командира 5-го эскадрона л.-гв. Конного полка?»
Тут «сугубый» должен моментально сообразить, что такой жены не может быть, т.к. в л.-гв. Конном полку только 4 эскадрона и т.п.
Такие, им подобные остроумные и безобидные вопросы, задаваемые «сугубому» никак не могли считаться каким-то издевательством или ударом по самолюбию сугубого и, говоря справедливо, являлись шуточным развлечением молодежи.
Опять таки, нечего скрывать, что если «сугубый зверь», добровольно поступивший в училище вдруг решил, что к такому роду общего развлечения он желает проявить какое-то свое пренебрежение, то он невольно становится [187] каким-то обособленным в среде своих товарищей, главным образом старших, заставлявших его это признавать. Поэтому некоторые юнкера младшего курса, не желающие жить по традиции, а по уставу, т.е. быть на «красном положении» с негодованием вспоминали, как при явке в отпуск взводному портупей-юнкеру или дежурному по эскадрону или своему «дядюшке-корнету», им, несмотря на всю внешнюю исправность, приходилось снимать с себя отпускное обмундирование и оставаться без отпуска, только потому, что они или не желали отвечать на эти вопросы или давали не установленные в «первоначалке» ответы. При этом нужно заметить, что отчетливые юнкера младшего курса за такие недочеты редко оставались без отпуска и при помощи своих же суровых корнетов выезжали на подсказках, а те, которые не отличались отчетливостью, нарочно срезывались на «словесности».
В 1905 – 1907 годах началась усиленная борьба с цуком и, даже приезжавший в училище Великий Князь Константин Константинович имел цель расправиться с «корнетами» — злостными цукалами. Во время своего 3-х дневного пребывания в училище Великий Князь вел очень часто душевные беседы, главным образом с юнкерами младшего курса, под влиянием которых «сугубые» дали возможность Великому Князю выяснить «доблестных» цукал. Особенно в этом усердствовали «звери» 1-го эскадрона. Последовало отчисление нескольких юнкеров в полки со старшего курса, преимущественно из 1-го Эскадрона, в числе отчисленных был и портупей-юнкер Кузик.
Училищное начальство в своем большинстве было традиционерами и даже были такие, которые под видом наказания, говоря попросту подцукивали (стояние под шашкой «по-лубенски»), а был и такой сменный офицер, который зная, что в помещении эскадрона идет цук, когда поднимался по лестнице, громко кричал — «махалка стой», а эти махальные выставлялись для того, чтобы предупредить о приближении дежурного офицера. Поэтому Поручик Ворондейк (Крымского конного полка) и был прозван — «Махалка Стой».
В сентябре месяце отчисленные из нашего училища [188] были приняты в Николаевское или Тверское училище, с известными предупреждениями.
В этом же сентябре 1905 г. в нашей Школе младший курс был отделен от старшего и «корнет», замеченный в помещении сугубых, подвергался строгому наказанию. Были даже примеры беспощадной расправы с цукалами, которых отчисляли в полки за несколько дней до производства в офицеры (юнкер Орлов).
Такие строгие меры против цука вызвали недоброжелательство «корнетства» в отношении юнкеров младшего курса, особенно в 1-м эскадроне, которых во время совместного сидения в столовой называли «корреспондентами», «почтовыми ящиками» и т.д. Но нужно подчеркнуть, что поступавшие до войны в училище, как кадеты, так и молодые люди со стороны, шли по призванию к военной службе и все решительно собирались посвятить свою жизнь службе в Императорской коннице, а потому некоторые первоначальные шероховатости между «корнетами» и «сугубыми» вскоре быстро сглаживались и к концу года отношения становились чисто дружескими. Во время летнего пребывания в лагере цука почти не было и ожидающий своего производства в офицеры старший курс уже явно намечал своих друзей на будущее время в полках, из числа младшего курса.
* * *
Третий период начинался одновременно с войной 1914-го года, когда ускоренные выпуски из училища не совпадали с выпусками из кадетских корпусов и в училище начали поступать в большом количестве молодые люди со стороны, многие «для отбытия воинской повинности» и достижения более привилегированного положения во время войны и не предполагавшие по окончании войны оставаться на военной службе. В это время один выпуск бывал преимущественно кадетский, а другой из цивильных школ. Конечно при таком составе не было возможности полностью удержать те традиции и режим, бывшие основанием внутренней жизни училища до октября 1914 года и цук значительно ослабел, но окончательно не вывелся.
Судя по рассказам, обменам мнениями и воспоминаниями, [189] абсолютно всех, бывших питомцев Славной Южной Школы во все указанные периоды, можно смело сказать, что, несмотря на достаточно суровую обстановку в стенах училища, все в один голос высказывают свой глубокий патриотизм в отношении Школы, гордятся, что они именно Её окончили и до конца своих дней остаются Ей преданными, сохраняя к Ней искреннюю любовь.
Составил Ротмистр Калиничев
4-го драгунского Новотроицко-Екатеринославского полка на основании всех полученных воспоминаний.
——— • ———
О ЦУКАНИИ В ИНОСТРАННЫХ ГОСУДАРСТВАХ
В 1903 или в начале 1904 годах во французском иллюстрированном журнале «Иллюстрацион» была помещена большая статья о «цукании» в Сен-Сирском военном училище. Хотя прошло уже 60 лет с тех пер, но она произвела на меня, кадета 7 класса Петровско-Полтавского кадетского корпуса, собирающегося поступать в Елисаветградское Кавалерийское училище, такое сильное впечатление, что и сейчас, хотя я уже не помню фамилий указанных в стать лиц, но содержание в главных чертах помню ясно.
«Военное Министерство Франции обратило внимание, что офицер N.N. в сравнительно короткое время вызвал на дуэль четырех других офицеров на год старше его по выпуску и всех четырех убил. Было произведено дознание и этот офицер показал следующее: Когда он поступил юнкером в Сен-Сирское училище, то через некоторое время юнкера старшего класса дали ему пачку бумаги для уборной и приказали стать у дверей уборной и выдавать эту бумагу старшему курсу. Этот юнкер категорически отказался, сказав, что это его оскорбляет. Через несколько дней 4 юнкера старшего класса затащили его на чердак и там выпороли. Первоначально, после этой порки, он хотел уйти [190] сразу же из училища, но потом раздумал и решил отомстить своим оскорбителям. Он стал усиленно заниматься не только науками, но и фехтованием и стрельбой из пистолета, хорошо окончил училище и уже как равный с оскорбителями офицер по чину, вызвал по очереди на дуэль с заранее обдуманным намерением их убить. Перед дуэлью, насколько помню, он даже указывал за что он их вызывает.
Военное министерство обратило тогда внимание на характер цукания в военной школе и старалось его уничтожить, но каковы были результаты я не знаю.
Сейчас я не помню какого-либо конкретного случая цукания в германских военных школах, но по рассказу окончившего одну из этих школ, немца по происхождению, но русского подданного, который во время 1-ой мировой войны служил сначала вольноопределяющимся, а потому и корнетом в одном из наших кавалерийских полков, цукание было в этих школах распространено и зачастую носило грубый характер. О дуэлях между немецкими студентами хорошо известно. Там даже считалось шиком иметь на лице шрамы от сабельных и рапирных ударов.
Если мы сравним цукание в наших кавалерийских училищах, то оно, за весьма редкими исключениями, не носило оскорбительного и жестокого характера и выходящие из училища молодые офицеры не таили злобных чувств к своим, когда-то цукавшим их корнетам. При мне цукание было очень мягкое. Меня лично в училище не цукали отчасти потому, что я, ездивший верхом с 6-ти лет, сразу был выделен строгим сменным офицером ротмистром Яром как хороший ездок.
Ген. Шт. Полковник С. Ряснянский
Выпуска из училища 1906 г. [191]
——— • ———
назад вверх дальше
Содержание
Книги, документы и статьи
