Летом 1917 года в бытность мою начальником минной обороны Балтийского моря я получил приказание командующего флотом контр-адмирала Вердеревского ознакомиться с положением дел в Рижском заливе для того, чтобы в случае попытки неприятеля завладения им вступить в командование морскими силами залива.
Командующим флотом, контр-адмиралом Развозовым мне было дано предписание от 20 июля: «В случае начала операций германского флота на Рижский залив, поручаю Вам, Господин Вице-Адмирал, принять на себя общее командование Морскими Силами Рижского залива и Моонзундской позицией для объединения их действий, как то ранее было предложено.»
Назначение мое было вызвано теми соображениями, что обстоятельства могли потребовать усиления сил Рижского залива другими частями флота и возможны были трения между вновь пришедшими флагманами и постоянно находившимся в заливе начальником минной дивизии, который все время был младшим во флоте адмиралом (сначала был контр-адмирал Развозов, затем контр-адмирал Старк). Между тем, при появлении врага всем руководить должно было лицо, уже ознакомившееся с положением дел в заливе. Я был старшим из флагманов в действующем флоте, и потому, полагаю, выбор начальства остановился на мне.
Так как формировать новый штаб в это время вследствие недостатка офицеров было крайне затруднительно, мне во время моего пребывания в заливе непосредственно подчинили штаб минной дивизии. В то же время я оставался начальником минной обороны.
Для знакомства с Рижским заливом я несколько раз ходил туда на миноносцах, оставаясь там по нескольку дней, и по возвращении в Гельсингфорс входил с ходатайством к командующему флотом о замеченных мной и доложенных мне нуждах.
После падения Риги, со второй половины августа (21-го числа), я почти беспрерывно находился в Рижском заливе и держал свой флаг на одном из миноносцев минной дивизии. Почти все время жил на стоявшем на Куйвастском рейде транспорте «Либава», на котором помещался штаб дивизии и который был соединен телефоном и юзом с берегом. Миноносец под моим флагом стоял ошвартовленным к «Либаве».
Во время моего пребывания в Рижском заливе в оперативном отношении мне были подчинены находившиеся там корабли, база Рогекюль и Церельские батареи.
Описание происходившего не может быть полным, так как при составлении отчета я не имел всех документов и никаких секретных карт, многие обещанные мне подробные донесения начальников отдельных частей, например, минной дивизии, 2-го дивизиона сторожевых судов, дивизионов тральщиков и т.п. мне не были даны, а донесения о сухопутных операциях совершенно отсутствуют. Цель отчета — пояснить стратегическую обстановку, меры, принимавшиеся для улучшения нашего положения и выполнения данных морским силам задач, состояние материальной части, работу и положение личного состава и дать краткое беспристрастное описание событий с 29 сентября по 7 октября.
Летом 1917 года для противодействия завладению неприятелем Рижским заливом в состав морских сил залива были назначены линейные корабли «Гражданин» и «Слава», крейсер «Баян», минная дивизия, из которой все время часть миноносцев отрывалась для выполнения разных поручений в Финском и Ботническом заливах, небольшая часть тральщиков, всегда крайне ограниченное число сторожевых судов и изредка миноносцы сторожевой дивизии. Потом были даны подводные лодки АГ и английские С. Кроме того в состав сил входили поочередно заградители, теплоходы, «Припять», три канонерские лодки и часть дозорных катеров.
Для защиты собственно Ирбенского прохода была поставлена 305-мм Церельская батарея, которую из-за отсутствия прикрытия (работы начались только осенью) нельзя было считать законченной, и для защиты её и отчасти подступов к Аренсбургу установили несколько мелких и противоаэропланных батарей на полуострове Сворбе. Предложенное капитаном 1-го ранга Кнюпфером оборудование новых батарей на Сворбе не было исполнено вследствие изменения средств и чрезмерных требований, предъявленных командами за выполнение работ. После нападения 17 сентября неприятельских аэропланов и происшедшего взрыва 305-мм погреба выбыло из строя 7 офицеров и 114 матросов разной специальности. Не все специалисты (и то поздно) были заменены, а из офицеров — никто: их заменить было некем.
В самом Ирбенском проливе давно уже было поставлено и поддерживалось минное поле, которое отнюдь нельзя было считать минной позицией: 1) южный берег пролива принадлежал неприятелю и был сильно укреплен; 2) большая площадь поля давала возможность неприятелю все время производить тральные работы, и мы не могли уловить момент, когда он действительно намерен форсировать проход; к тому же благодаря этому полю мы лишены были возможности постоянного наблюдения за неприятельскими тральщиками; 3) эти тральные работы неприятель мог производить совершенно без поддержки своего флота; 4) при прорыве неприятель благодаря устройству нашей позиции все время был гарантирован от наших атак миноносцами и подводными лодками, так как его защищали наши заграждения, поставленные параллельно берегу (это была, по моему мнению, громадная ошибка); 5) неприятель имел возможность сделать вдоль самого своего берега протраленный фарватер и следить за его исправным состоянием; 6) мы не имели возможности высылать из Рижского залива неожиданно для неприятеля наши миноносцы и подводные лодки к W, в море и, следовательно, 7) это поле лишило нас возможности производить разведки в Балтийском море из Рижского залива.
Таким образом, в Ирбенском проходе минной позиции у нас не было, было лишь минное поле, засыпанное и засыпаемое минами: неприятель тралил, мы подбавляли мин. Тем не менее обстановка заставляла продолжать такую позиционную борьбу.
Главная база морских сил Рижского залива — рейд Куйваст, связанный удобным и безопасным от неприятеля путем с портом Рогекюль, находился сравнительно далеко от Ирбенской и Домеснесской позиций. Базироваться же на вспомогательные базы вблизи Сворбе, например, Аренсбург и бухту Пия нельзя было, так как мы не имели возможности и средств соответственно оборудовать их, как для временной стоянки больших судов (против подводных лодок), так и для подхода к ним ночью. Для защиты самого Куйваста было поставлено к югу от него минное заграждение и удлиненно существовавшее боновое. Я хлопотал об увеличении скорострельности 254-мм Моонской батареи, но ввиду скорого появления в Рижском заливе неприятельских сил к работам приступить не успели.
Благодаря прекращению в 1917 году работ по углублению Моонзундского канала (глубина в 1916 году доведена до 26.5 фута (9.5 метра) и предполагалась значительно больше), помощи кораблям морских сил Рижского залива от главных сил Балтийского моря ожидать нельзя было, так как даже «Андрей Первозванный» и «Республика» (бывший «Император Павел I») не считались способными уменьшать свою осадку для прохода этим каналом.
Штаб командующего флотом считал высадку неприятеля на острова Эзель и Даго невероятной. Я же лично придерживался того мнения, что при форсировании Ирбенского прохода для овладения Рижским заливом неприятелю выгодно обеспечить свою операцию путем овладения важнейшим из островов Моонзунда — Эзелем с его батареями на полуострове Сворбе и путем запирания наших морских сил во внутренних водах Моонзунда. Поэтому я обратился к командующему флотом с просьбой об устройстве добавочных батарей на островах Эзель и Даго. Из-за отсутствия свободных орудий в этом было отказано, и командующий флотом приказал только поставить батареи из имевшихся в его распоряжении 130-мм орудий на некоторых выдающихся мысах южного берега Эзеля от Аренсбурга до Кюбосара и в Перновской губе на мысе Лиу (эти батареи в 1917 году не были поставлены).
Гарнизон на островах также нельзя было считать достаточно сильным, и командующий флотом на приказание главнокомандующего северным фронтом усилить гарнизон Пернова и его района, выделив части из крепости Императора Петра Великого и Моонзундской позиции, ответил ему юзограммой 30 августа, что выделение частей невозможно, так как крепость и позиция требуют не только оставления всех частей, но и укрепления их, что помимо этого части не укомплектованы, а некоторые не окончили формирования.
Посты службы связи, одной из наиболее исправных и сохранивших порядок частей Рижского залива, были расположены в Аренсбурге и от Цереля по западным пунктам островов Эзель и Даго. На южном же берегу Эзеля их не было, и когда в Рижском заливе появились неприятельские подводные лодки, нам самим пришлось установить пост на Кюбосаре, для чего были назначены сигнальщики с больших кораблей (мое распоряжение от 26 августа и 7 сентября пост открыл свои действия). Около этого же времени служба связи оборудовала пост Вейланде.
Начальник службы капитан 1-го ранга Новопашенный шел навстречу нашим нуждам, просьбы наши им исполнялись, если к тому представлялась возможность. Разведок фактически мы производить не могли, но все же достаточно были осведомлены о движении и возможных намерениях неприятеля из его телеграмм. Жаль только, что последние по причинам, изложенным ниже, не всегда своевременно получались.
Воздушные аппараты, несмотря на наличие у нас нескольких отличных летчиков, по техническим качествам уступали немецким, которые брали верх также и своим количеством. Число истребителей было недостаточно. Аппараты часто портились, и исправление их задерживалось. За несколько дней до высадки немцев на Эзеле, именно 26 сентября, мне пришлось юзограммой донести командующему флотом, что вследствие неисправности гидропланов летчики на Сворбе не могут вылетать, чтобы распознать появившиеся неприятельские корабли, и просить о присылке исправных, взяв их с мест, где менее нужны. Бухта, выбранная кем-то для гидропланов на рейде Куйваст, оказалась годною для подъема их только в тихую погоду и когда нет зыби. В самом начале существования воздушной базы один аппарат из имеемых двух, пробуя лететь, сломался.
Крупнейшим злом было немецкое шпионство, с которым при создавшихся в то время обстоятельствах бороться было совершенно невозможно. Кто угодно под видом солдат мог свободно проезжать по Моонзунду и Рижскому заливу, узнавать наши безопасные фарватеры и быть на островах: никакого осмотра не было ни в Рогекюле, ни в Аренсбурге. Несколько раз об этом указывалось мной начальнику охраны Моонзунда и контр-адмиралу Свешникову, доносилось и докладывалось начальству, но их приказания просто не исполнялись. На местных жителей тоже положиться было нельзя, тем более, что не везде обращение наших команд с ними было вполне человеческое. Не мудрено, что немцы знали о наших силах, наших порядках, наших секретах много более, чем можно было предполагать. Как потом уже, после занятия немцами Моонзундских островов выяснилось, была целая неприятельская организация, которая входила во многие учреждения, обо всем имела сведения, агенты её служили даже на железной дороге Гапсаль–Ревель. Наблюдалось замечательное явление — в важных случаях и при ожидании крупных событий телеграфные и телефонные провода не были исправлены. Так как суда, приходившие в Рижский залив, делались мне подчиненными и все необходимые для них сведения должны были получать из штаба минной дивизии, для избежания лишней огласки о некоторых заграждениях, ставимых нами, с разрешения командующего флотом я не извещал его штаб, так что сведения о них были известны весьма небольшому числу лиц. Этим только я и объясняю взрывы нескольких неприятельских судов за период конец сентября — начало октября.
Как выше было указано, большие суда, входившие в состав МСРЗ., были «Слава», «Гражданин» и «Баян». Вследствие предположения, что неприятель имеет протраленный фарватер вдоль южного берега Ирбенского пролива, и возможность прорыва его миноносцами и легкими крейсерами, я усиленно хлопотал о присылке в Рижский залив сравнительно быстроходных с сильной скорострельной и дальнобойной артиллерией крейсеров «Богатырь» и «Олег», которые раньше были более года под моей командой, знали меня и участвовали вместе со мною в нескольких походах к германским берегам. В присылке их мне было отказано. На линейном корабле «Слава» дальность 305-мм артиллерии была увеличена до 115 кабельтовых, на «Гражданине» же оставалась старая — 88 кабельтовых. Благодаря прекращению работ по углублению Моонзундского канала линейных кораблей больше нельзя было ожидать в Рижском заливе. Большие корабли относительно машин и вообще материальной части не жаловались мне. Совсем другое дело обстояло с минной дивизией и мелкими судами, которые за весьма малым исключением требовали постоянных переборок и исправлений в Рогекюле или Ревеле и Гельсингфорсе после небольших походов и даже стоянок в Аренсбурге и Куйвасте. Самой исправной частью были английские подводные лодки С, о которых могу отозваться лишь с величайшей похвалой: все поручения исполнялись ими точно, не только безропотно, но и с полным желанием принести военную пользу. Наши подводные лодки АГ, недавно вступившие в строй, благодаря малой опытности личного состава и, вероятно, несовершенству механизмов, часто выходили из строя. К тому же у этих лодок база почему-то стояла на Финляндском берегу и мне, несмотря на многократные просьбы, удалось вытащить её в Рогекюль только к самому концу (начальника дивизиона мне не удалось видеть). Лодки для исправления ходили в Ревель. Я просил несколько раз начальника дивизии подводного плавания о замене неисправных, и когда была возможность, капитан 1-го ранга Владиславлев мои просьбы исполнил и выслал мне один раз «Леопард», в другой раз — «Кугуар». «Леопард» (командир лейтенант Трофимов), несмотря на свою большую величину, блестяще выполнял данное ему поручение по наблюдению за входом в Двину. «Кугуар» же 24 сентября вследствие неисправности отказался выйти на данную ему работу.
Дивизия траления и сторожевых судов, где зимний ремонт сильно задержался, ввиду большой работы в Балтийском морс, Финском и Ботническом заливах могли уделить только незначительную свою часть в Рижский залив, а надобность в этих судах, особенно после появления в заливе неприятельских подводных лодок и падения Риги очень усилилось. Транспорты к Менто, в Аренсбург и Пернов уже нельзя было посылать без конвоя, и потому наличные сторожевые суда только и занимались этим делом и отвлекались от своих прямых обязанностей. Я лично несколько раз просил командующего флотом об увеличении числа мелких судов и посылал ему юзограммы с просьбой о скорейшей присылке 2-го дивизиона сторожевой дивизии с начальником дивизиона (14 сентября, 22 сентября), в которых указывал, что для надобностей Морских сил Рижского залива остаются всего два сторожевых судна. С такими же просьбами я обращался и касательно тральщиков, причем направлял юзограммы и начальнику дивизии траления. 24 сентября последний ответил мне, что за неимением свободных, ни одного тральщика дать не может. Как обстояло дело с присылкой мне мелких судов, лучше всего характеризует моя юзограмма командующему флотом от 28 сентября, то есть накануне самого появления германцев, в которой я доношу, что у меня остался только один тральщик «Минреп» и последняя русская подводная лодка вышла из строя. Того же числа мной была получена неожиданная для меня юзограмма начальника оперативной части штаба командующего флотом, что 28 или 29 перейдет в мое распоряжение первый дивизион моторных катеров-тральщиков, для того чтобы на всякий случай протралить выход из Соэлозунда. Того же числа юзограммой № 202 я просил начальника штаба минной обороны выслать в мое распоряжение мелкосидящие «Зею», «Бурею» или «Иртыша». Раньше, 13 сентября, на случай боя и вывода из него поврежденных кораблей я потребовал присылки буксира со всеми принадлежностями.
С падением Риги обстановка для нас значительно ухудшилась: 1) мы потеряли вторую важную базу для подводных лодок и мелких судов, и в то же время неприятель, до сих пор не имевший в Рижском заливе удобного места для стоянки своих судов и порта для ремонта их, сразу приобрел таковые и 2) правый фланг нашей армии, упирающийся в море, оказался не защищенным. Заметно стало свободное хождение неприятельских подводных лодок по заливу, постановка ими минных заграждений и обстрел наших берегов.
Главнейшей задачей, поставленной мне, было содействие нашей армии в обороне Рижского побережья и, в частности, Перновского района. Конечно, это содействие должно было выразиться прежде всего в воспрепятствовании неприятелю форсировать Ирбенский пролив.
Отправляя меня в августе в Рижский залив, командующий флотом передал мне, что использование вверенных мне морских сил зависит от моего усмотрения сообразно обстоятельствам, но нужно помнить, что они, особенно минная дивизия, будут нужны при обороне Финского залива и, самое важное, центральной позиции. Если немцы прорвутся в залив и мы будем заперты с юга в Моонзунде, я своевременно получу от него в зависимости от общего плана указания, как поступить с кораблями.
Как видно из всего вышеприведенного, нельзя сказать, чтобы обстоятельства сложились для нас вполне благоприятно, но при обыкновенных условиях могла быть надежда задержаться в заливе до появления льда в расчете, что к весне многое изменится к лучшему.
Для приведения всего в возможный порядок сверх выше указанных мер и беспрестанных надоедливых просьб командующему флотом и его штабу, для выполнения задачи предпринято было усиление минного поля в Ирбенском проливе и на подходе к нему от W со стороны Балтийского моря. Когда позволяла погода и обстоятельства, в местах, где работали немецкие тральщики и нами предполагался делаемый ими фарватер, по ночам ставились минные банки с теплоходов и дозорных катеров; к W работала преимущественно «Припять» с её энергичным и смелым командиром старшим лейтенантом Медведевым 2-м. Была усилена так называемая Домеснесская позиция. Для защиты 305-мм Церельской батареи от обстрела её неприятельскими кораблями в направлении от W на NW от неё был поставлен ряд банок.
Когда началось движение немецких судов в Балтийском море у Либавы и Виндавы, я доложил командующему флотом о желательности иметь подводные лодки на внешней позиции, снаружи Ирбенского прохода. На это начальник штаба командующего флотом сначала ответил мне, что они будут высланы, но когда я справился о точном месте, где они находятся, мне 4 сентября неожиданно ответили, что подводные лодки к Ирбену высланы не будут.
Чтобы по возможности оградить себя со стороны моря, нами предложено было с «новиков» поставить минные банки вдоль берега Балтийского моря, в районе Либава–Виндава–Люзерорт. Не имея сведений, где в море ходят наши подводные лодки, я отправил к командующему флотом офицера с докладом о предполагаемой экспедиции и через него получил ответ, что её следует отменить, так как возможная при этом потеря одного или нескольких миноносцев сильно повлияет на моральное состояние команд.
На нашей главной опоре при попытке неприятеля прорвать Ирбенский проход, 305-мм Церельской батарее, установленной с таким трудом только благодаря энергии капитана 1-го ранга Кнюпфера, работы с весны оставляли желать много лучшего, и орудия, и погреба не были защищены до осени. У капитана 1-го ранга Кнюпфера происходили трения со строительной частью позиции и, по его словам, он тщетно добивался исполнения своих законных и насущных требований от штаба позиции. Лично и через меня (так как батареи в боевом отношении при появлении неприятеля в Ирбенском проходе были подчинены мне) для ускорения работ он просил командующего флотом подчинить ему строительную часть, но последний вследствие существующих законоположений не мог этого исполнить. Команды батарей были достаточно обучены и настроение людей было довольно бодрое, в чем лично я мог убедиться во время одного из посещений батареи, когда произошел налет неприятельских аэропланов. Взрыв погреба 17 сентября при значительных жертвах произвел, по докладу капитана 1-го ранга Кнюпфера, на команду удручающее впечатление.
Придавая крайне важное значение Церельской батарее, сейчас же после телеграфного донесения командующему флотом о взрыве погреба, юзограммой (17 сентября) я просил его распоряжения о срочной замене офицеров. 20 сентября по получении от капитана 1-го ранга Кнюпфера сведений об убитых и раненых специалистах юзограммой просил начальника штаба командующего флотом о скорейшей замене их по возможности желающими и знакомыми с крупной артиллерией и повторил просьбу капитана 1-го ранга Кнюпфера о назначении начальником технической части одного из артиллерийских офицеров дредноутов и командира 305-мм батареи также оттуда. Вследствие неисполнения моих просьб 25 сентября юзограммой донес командующему флотом:
«Сейчас батарея № 43 без офицеров. Как доносил, на неё нужен опытный артиллерийский офицер с дредноутов, иначе батарею нельзя считать действующей. Присоединяюсь к просьбе чинов на Сворбе и прошу о назначении старшего лейтенанта Машукова. Рекомендуют также Михайлова с «Полтавы». № 183 р. Бахирев.»
Не получив ответа, с просьбой о нем обратился к командующему флотом 27 сентября, и только тогда был командирован Машуков сроком на 2 недели и назначен механик-электрик мичман Розенберг. Остальные офицеры заменены не были. Выбывшие из строя специалисты-матросы заменены были поздно и небольшой частью и, к сожалению, присланы были не лучшие люди.
Во время моего командования 1-й бригадой линейных кораблей я усиленно хлопотал об изготовлении для 305-мм орудий удушливых снарядов, и мне удалось добиться их получения. Снаряды были безопасны в обращении и имели достаточное количество ядовитого вещества. Узнав, что летом 1917 года бригада отказалась от них, я, переговорив с капитаном 1-го ранга Кнюпфером, юзограммой 11 сентября просил о присылке их на Церельскую батарею. Снаряды пришли на Гапсаль уже после её сдачи.
Примечание: O [Ost — восток], W [West — запад], S [Sud — юг], N [Nord — север].
——— • ———
назад вверх дальше
Книги, документы и статьи
Оглавление
