Для наблюдения за Ирбенским полем и для противодействия неприятельским тральщикам на нем сначала у Сворбе, а с появлением неприятельских подводных лодок в Аренсбурге держались дежурные отряды, в состав которых с конца августа входили миноносцы типа «Новик», угольные миноносцы, одна канонерская лодка и весьма редко, когда позволяли обстоятельства, сторожевые суда. На обязанности старшего на рейде лежала постоянная связь со мной и капитаном 1-го ранга Кнюпфером, в пасмурную погоду или при появлении неприятельских тральщиков — посылка в мешок (участок Ирбенского пролива, свободный от мин и предназначенный для маневрирования при отражении атак противника), смотря по обстоятельствам, сторожевых судов, миноносцев или миноносцев с канонеркой. Этому отряду могли даваться и другие поручения. Когда позволяла погода, наблюдение за минным полем производилось гидропланами и дозорными катерами капитана 2-го ранга Кира-Динжана. Кроме того на позицию у Домесненса посылалась подводная лодка.
Маневренное пространство на Ирбенской позиции следовало постоянно тралить, но этого выполнить нельзя было, так как штаб командующего флотом вследствие больших работ в других местах Балтийского моря не мог уделить нам значительного количества тральщиков. Поэтому работы здесь производились редко и преимущественно контрольными галсами. С появлением в Рижском заливе неприятельских подводных заградителей исправным тральщикам приходилось постоянно работать в южных выходах из Моонзунда и в местах, где были обнаружены немецкие подводные лодки.
Домеснесскую позицию, чтобы не обнаружить её границ, совсем не тралили, тем более, что её в районе почти постоянно находилась наша подводная лодка.
13 сентября в маневренном мешке у шаровой вешки № 4 в пасмурную погоду взорвался на мине заграждения или был взорван самодвижущейся миной посланный из Аренсбурга на разведку эскадренный миноносец «Охотник». Ни командир, ни офицеры не пожелали оставить судно и вместе с ним пошли ко дну. Из сбивчивых объяснений спасшейся команды я склоняюсь к тому мнению, что «Охотник» был подорван миной с неприятельского гидроплана или подводной лодки, так как в это время он стал на якорь и матросы видели несколько низко летевших аэропланов. 21 сентября мешок был протрален контрольными галсами, у вешки № 4 более тщательно, и мин обнаружено не было. Конечно, не отпадает возможность того, что «Охотник» погиб от неприятельской мины заграждения. На мое донесение о гибели «Охотник» я в тот же день получил телеграфное запрещение посылать по одному миноносцы в опасные зоны с требованием неуклонного исполнения всеми этого правила. Это приказание вследствие крайней малочисленности исправных миноносцев было почти равносильно отмене посылок их куда-либо. Да и зону отправлявший «Охотника» начальник дозорной группы не мог считать опасной, так как в этих местах часто ходили миноносцы и канонерки, и в ясную погоду мешок виден с Цереля и батарей. Как потом передавали, посылка этой юзограммы командующим флотом была вынуждена обстоятельствами: для сохранения боевой силы ему нельзя было не считаться с мнениями и постановлениями разных комитетов и собраний команд. Тем же я объясняю отмену выхода подводных лодок к W от Ирбена и постановка с «новиков» минных банок вдоль Ого побережья Балтийского моря от Либавы до Люзерорта.
На случай форсирования неприятелем Ирбенского прохода были составлены инструкции для действия судов и батарей в маневренном пространстве и на Домеснесской позиции и специально для Рижского залива разработан маневренный код. для подводных лодок были назначены места на случай прорыва неприятеля и отхода наших кораблей в Моонзунд. Было подозрение, что на берегу у Домеснеса неприятелем установлена сильная батарея, присутствие которой в значительной степени изменило бы положение в пользу немцев. Попытка осмотра воздушными аппаратами была неудачна; поэтому 31 августа были посланы три «новика» обстрелять берег у Домеснеса с целью обнаружения неприятеля. На берегу замечены были пожары, но неприятель на выстрелы не отвечал.
После отступления нашей армии от Риги для защиты её правого фланга против Петерскапелле нашими миноносцами 27 августа было поставлено минное заграждение с расчетом, чтобы наши корабли свободно могли маневрировать между ним и берегом и вместе с тем оно служило бы зашитой от неприятельских подводных лодок. В штаб стоявшего на фланге VI корпуса был отправлен офицер с несколькими матросами для устройства сообщения сигналами при подходе наших кораблей. По моей просьбе для защиты наших мелких судов на берегу была установлена аэробатарея и станция беспроволочного телеграфа, были разработаны карты квадратов и восстановлены сожженные при отступлении армии шифры. 26 августа я вошел в радиосвязь с VI Сибирским корпусом. Для выяснения требований, которые нам предъявляет армия, и чем и как мы можем помочь ей, был отправлен в штаб XII армии состоявший в моем распоряжении капитан 2-го ранга Муромцев.
При уходе из Риги старшему морскому начальнику капитану 1-го ранга Постельникову не удалось закрыть вход в реку затоплением данных ему для этого пароходов (обещанных раньше капитаном 2-го ранга Котовским барж с камнями и цементом не было) и снять ограждение входа в Двину. В Риге остались лоцмана и, по полученным мною сведениям, были спрятаны до 50 паровых и моторных барказов и катеров. Трудно было думать, что неприятель будет сидеть, сложа руки, и не постарается в возможно кратчайшее время протралить и обставить вход в реку. Сначала предполагалось перекрыть вход в Двину минным заграждением, но потом, так как оно было бы недолговечно и могло стеснить нас самих, особенно в осеннюю погоду, решено было действовать подводными лодками. Поэтому и для наблюдения за входом было установлено их дежурство. Посылались действовавшие всегда без отказа английские лодки и один раз временно данный в мое распоряжение «Леопард». Лодки подходили через заграждения к Усть-Двинску вплотную и ходили вдоль самого берега. Предположения наши оправдались, фарватер был огражден и, по-видимому, протрален. На берегу был поставлен ряд прожекторов. Я просил штаб армии временами посылать летчиков, чтобы знать, что происходит на реке.
Для наблюдения за западным берегом Рижского залива временами посылались вдоль него миноносцы и подводные лодки. Для охраны восточного берега Рижского залива и Перновского водного района вдоль берега был установлен ряд наблюдательных постов, и начальником охраны (с подчинением мне) 30 августа командующий флотом назначил капитана 2-го ранга Нелидова, в ведение которого состояли речная флотилия, средства Усть-Двинской крепости и катера морской охраны. Я просил командующего флотом ускорить постройку морской 130-мм батареи на мысе Лиу, которая могла стрелять поперек губы и защищать предполагаемые наши заграждения. Кроме того просил об установке в Перновском заливе двух 152-мм сухопутных батарей Канэ с готовыми уже платформами, которые были в распоряжении северного фронта. Для обучения стрельбе по кораблям существовавших уже Перновских сухопутных батарей (в чем, мое мнение, они сильно нуждались) мной в их распоряжение был дан плавучий щит. Кроме того. для защиты Пернова предлагал дать канонерскую лодку «Грозящий» с её 152-мм орудиями. Когда начали получаться тревожные сведения о движениях неприятеля в Балтийском морс, с заградителей и миноносцев, 28 сентября поставлены были минные заграждения против Гайнаша и при входе в Перновский залив.
Опыт показал, что при наличии в Рижском заливе (особенно ночью) малого числа приметных мест для определения, плавание в нем для подводных лодок в навигационном отношении не было особенно легким; и потому решено было ставить заграждения только в случае крайней надобности.
В смысле техническом суда Рижского залива, как и весь Русский флот, благодаря плохо законченным ремонтам и почти отсутствию постоянного правильного наблюдения офицерского состава за материальной частью, в 1917 году значительно понизились по сравнению с предыдущими годами. Приходилось наталкиваться на такие вещи, которые предугадать совершенно было невозможно. Для пояснения приведу несколько характеризующих состояние материальной части примеров. 26 августа посланные к Петерскапелле наши миноносцы дважды были атакованы неприятельскими аэропланами и не могли открыть огня из своих аэропушек. Миноносец сторожевой дивизии, поставленный ночью к вехе для указания места её входившему с моря кораблю, не мог открыть прожектора. Когда 4 октября для окончательного уничтожения «Славы» по ней были выпущены несколько мин Уайтхеда, взорвалась только одна. Ввиду важности случившегося я просил расследовать дело, и главный минер Балтийского флота капитан 2-го ранга барон Мирбах сказал мне, что после тщательной проверки происшедшего оказалось, что взрывов не произошло только вследствие небрежного хранения мин и отсутствия ухода за ними. «Хивинец», все время стоявший в Гельсингфорсе и никем не беспокоимый, пришел в Рижский залив с таким числом часов (до 800) работы котлов, что сразу начал проситься временно вывести его из строя. Много подобных случаев было с механизмами и котлами. Часто работы, которые раньше производили судовыми средствами и продолжительность которых определялась часами, теперь передавались мастерским и тратилось время на переход из Куйваста в Рогекюль и обратно. Кадры опытных кондукторов и сверхсрочнослужащих были уничтожены! И вообще молодежь старалась вытеснить стариков с кораблей.
Корабли, с весны базировавшиеся на Моонзунде, благодаря стараниям бывшего начальника минной дивизии контр-адмирала Развозова в смысле военном, то есть стрельбе артиллерийской и минной, постановке мин заграждения и тому подобное, можно сказать, были обучены удовлетворительно; к сожалению, того же нельзя сказать про суда. пришедшие в конце лета.
Что самое тяжелое, при разработке планов операций и при выполнении их нам приходилось принимать в расчёт и моральный элемент, который нельзя было считать равной силы с противником: уже опыт с нашей армией показал, насколько в этом смысле мы мало надежны.
Команда под влиянием агитации не доверяла офицерам; при постоянной близости к неприятелю результатом этого явилась излишняя нервность, в опасные минуты переходящая в растерянность, а в трудные — превращавшаяся даже в панику (случай с «Громом» 1 октября, со «Славой» 4 октября). Чего раньше не замечалось, на походах в теплую и ясную погоду вдали от неприятеля и в местах, где присутствие заграждений трудно предполагать, весьма многие одевали капковые жилеты. Во время стоянки в Аренсбурге мало кто ложился спать. Забота о своей безопасности доходила до того, что 11-й дивизион эскадренных миноносцев при стоянке на Аренсбургском рейде, где, кажется, бояться мало чего было, для своей охраны требовал катера и даже нарядил делегацию для поиска подходящих барказов. Главнейшей заботой «Славы» по приходе её на Куйвастский рейд были постоянные запросы о глубине в Моонзундском канале.
Дисциплина, можно сказать, отсутствовала, и в командах было сознание полной безответственности и уверенности, что они все могут сделать со своими начальниками.
Судовые комитеты желали вмешиваться во все, в чисто военную часть, и даже требовали своего присутствия при наборе и разборе оперативных телеграмм. На некоторых кораблях такой контроль даже был осуществлен и даже вскрывались секретные пакеты. Когда немцы обратили своё внимание на Рижский залив, неприятельские агенты и их приспешники, конечно, повели более усиленную пропаганду среди команд. Распускались невероятные слухи о положении среди страны, на фронтах, указывали точную сумму, за которую генералами была продана Рига. Если стать на точку зрения команды, верившей этим вздорным слухам, требование контроля делается легко объяснимым. Но все дело в том, что при осуществлении его секрет уже переставал оставаться секретом и, главное, к этому делу примазались бы темные силы с нечистыми от немецких денег руками. На этом же основании я уже раньше докладывал командующему флотом о недопустимости передаваемых шифром приветственных и подбадривающих радиотелеграмм, посылаемых кораблями друг другу. (Замечательно, что в этих телеграммах более всего желали лечь костьми в Рижском заливе корабли, заведомо не могшие пройти Моонзундом). Против оперативного контроля я боролся всеми возможными мерами и, наконец, добился, чтобы он был уничтожен на тех кораблях, где уже существовал.
Приказания начальников обсуждались комитетами, а то и общими собраниями команды и часто не исполнялись. Здоровых кораблей, можно сказать, не было и перемен к лучшему нельзя было ожидать. Начальник минной дивизии контр-адмирал Старк передавал мне, что падение дисциплины и вообще ухудшение отношений между офицерами и командами усилилось с присоединением к морским силам Рижского залива «Славы» и «Хивинца».
Политиканство распространилось вовсю: чуть не ежедневные сборы делегатов с кораблей, вечные переговоры по семафору и клотиковыми лампочками, частые митинги на берегу, общие собрания на кораблях только отвлекали людей от дела, которое и так-то не особенно спорилось, и держали и без того нервничающие команды в ещё более напряженном состоянии. Некоторые командиры миноносцев, чтобы хоть немного направить умы людей к настоящему военному делу, просились на несколько дней перейти ближе к неприятелю, к Сворбе или в Аренсбург, где чаще были налеты неприятельских аэропланов.
Юзограммы и телефонограммы политического и распорядительного (от разных комитетов) характера передавались в первую очередь, чисто оперативные задерживались, так что мне несколько раз и словесно и по юзу пришлось просить распоряжения командующего флотом о прекращении этого беспорядка.
30 августа общее собрание доверенных делегатов морских и крепостных сил Рижского залива потребовало от меня учреждения оперативного контроля, и, когда я на это не согласился, оно по телефону обратилось с этим требованием к командующему флотом, причем в разговоре указало, что общее собрание команд находит обоснованным не доверять мне до принятия выборного контроля (к сожалению, о выраженном мне недоверии я узнал много позже). Командующий флотом имел после этого разговор с ними и со мной и, согласившись со мной, просил дело уладить.
3 сентября на «Славе» в судовом карцере командой был арестован старший инженер-механик капитан 2-го ранга Джелепов за отказ дать подписку на резолюции относительно происходивших в то время событий. На следующий день мне пришлось его на миноносце отправить в Гельсингфорс на «Кречет» в распоряжение штаба командующего флотом. Командир «Славы» капитан 1-го ранга Антонов незадолго до боя докладывал мне, что он вообще в своей команде не уверен и что во время какой-либо операции возможен случай, что команда решит не идти в назначенное место и в случае неисполнения её желания перевяжет его и офицеров.
20 сентября возвращавшийся с дежурства из Аренсбурга «Победитель» под брейд-вымпелом начальника 11-го дивизиона эскадренных миноносцев капитана 2-го ранга Пилсудского вошел на рейд Куйваст большим ходом, раскачал транспорт «Либаву» со стоявшим у его борта «Новиком» и оборвал швартовы у некоторых тральщиков и дозорных судов, бывших у пристани. По просьбе контр-адмирала Старка, не раз требовавшего уменьшения хода на рейдах, я объявил своё неудовольствие «Победителю» за большой ход. На это «Победитель» поднял сигнал: «Флот извещается, начальник минной дивизии страдает от качки.» Большая часть судов на рейде этот сигнал отрепетовала. Мною была послана юзограмма (21 сентября) командующему флотом с мотивированной просьбой об отчислении меня от должности командующего морскими силами Рижского залива (приложение 3). С нарочным мною был отправлен более подробный рапорт об этом, также представлен подобный рапорт контр-адмирала Старка. Дело затянулось до высадки немцев на Эзель 29 сентября, когда, конечно, было уже не до решения этих споров.
К сожалению, этот случай никого ничему не научил, и тот же «Победитель» под тем же брейд-вымпелом повторил 1 октября этот в высшей мере не морской маневр уже в боевой обстановке на Кассарском плесе, когда он прошел большим ходом мимо канонерской лодки «Храбрый», шедшей малым ходом с ошвартовленным к ней подбитым неприятельскими снарядами «Громом». Швартовы были оборваны, и это было причиной гибели «Грома» (рапорт командира «Храброго» от 3 и 13 октября, донесение командующему флотом начальника минной дивизии).
Падение дисциплины среди команд выразилось и во многих кажущихся мелочах, но в жизни кораблей имеющих громадное значение: вахтенная служба упала, уезжали в отпуск и в бесчисленные политические и хозяйственные командировки нужные для боя люди и тому подобное.
Несмотря на все это, я был уверен и теперь мне кажется, я был тогда прав, что добрая половина судовых команд, пробывших с ранней весны в Рижском заливе, искренне желала дать отпор врагу и отстоять залив от овладения неприятелем.
На морских батареях люди очень заботились о возможности своевременного отступления, и прислуга Моонзундских батарей для этой цели даже требовала в своё исключительное распоряжение буксиры. С сухопутными войсками, расположенными на островах, дело обстояло, по-видимому, хуже.
Общее положение дел, конечно, не могло не отразиться и на офицерах: вечные недоразумения и трения с командой, взаимное недоверие породили нервность, частые ослушания, малое желание что-либо делать и безнадежность на улучшение отнимали энергию у офицеров. Редко, правда, но все же были разговоры среди офицеров, что все равно с такою командою ничего не поделаешь и нет никакой надежды на военный успех. Некоторые офицеры и даже командиры из-за нервного расстройства должны были покинуть свои корабли. Командир «Славы», в политическом отношении самого беспокойного корабля, капитан 1-го ранга Антонов за стоянку в Моонзунде изнервничался, часто прихварывал; по моему докладу командующему флотом и по совместному обсуждению с ним, все-таки решено было не сменять его, так как трудно было найти охотника командовать «Славой», да и команда корабля не всякого командира приняла бы.
В количественном отношении боевые корабли офицерским составом были укомплектованы сносно; но на судах, особенно больших, был значительный процент совсем неопытных молодых мичманов, которые к тому же в училище или гардемаринских классах проходили сокращенный курс. Были и мичманы военного времени. Были случаи, что продвигались вверх офицеры, в мирное время не по своей воле ушедшие со службы и во время войны вновь принятые на неё.
На «Хивинце» перед самым началом немецкой операции не было ни командира, ни старшего офицера, и в командование вступил совсем молодой лейтенант Афонасьев. С «Храброго» командиру из-за его родства с генералом Корниловым пришлось уйти. (Правда, его заместил достойнейший старший офицер старший лейтенант Ренненкампф.) На некоторых кораблях были командиры, выбранные самими командами. Опыт с выборными начальниками во флоте оказался неудачным; выбирались большею частью не лучшие кандидаты, а часто из-за покладистого характера; да и сами выборы происходили не всегда без инициативы и помощи самих избираемых. В защиту некоторых известных мне выбранных командиров судов Рижского залива («Охотник», «Гром» (8) и некоторых других) должен сказать, что на своих прежних должностях это были прекрасные офицеры, из которых выработались бы отличные капитаны, но их большой недостаток — непрохождение всех необходимых ступеней службы и малая для командования опытность в военно-морском деле, что и сказалось в особенно трудные минуты.
Батареи и вспомогательные суда были укомплектованы хуже, а замена выбывавших из строя офицеров почти не осуществлялась.
Выше мной было указано на большую нехватку офицеров на Церельской батарее уже при появлении немцев, то же самое можно сказать и про флотилию капитана 2-го ранга Нелидова: с самого начала поступления её в мое ведение я хлопотал о назначении на её суда морских офицеров (моя юзограмма в штаб командующего флотом 11 сентября), сам капитан 2-го ранга Нелидов ездил с моего согласия в штаб с просьбой о том же; штаб не мог найти свободных офицеров, и, когда неприятель был уже на островах и входил в Рижский залив, на обоих вооруженных артиллерией пароходах не было ни одного морского офицера (моя юзограмма начальнику штаба 3 октября).
Существуют подозрения, что в некоторых случаях, когда начальство находило нежелательным выполнение какого-либо приказания, оно действовало через команду, которая общим собранием выносила соответствующее постановление, и часто добивалось отмены приказания. Такие случаи в Рижском заливе мне не известны, и я уверен, что их там не было.
При появлении немцев не все сошло гладко, но как офицерство не было низко поставлено, как ни старались унизить его ещё больше все, кому не лень, оно терпеливо оставалось на своих постах, стремилось принести пользу России и родному флоту и, в общем, жаждало воинских подвигов.
Командующий флотом был в гораздо худших условиях, чем я в Рижском заливе, и большую часть времени ему приходилось уделять на то, что собственно не имело прямого отношения к командованию флотом. Как он говорил позже мне, некоторые отказы его в моих просьбах делались не потому, что он не соглашался с моими доводами, а исключительно благодаря внешним обстоятельствам, совершенно не касавшимся боевого дела. Мне передавали, что некоторые срочные его приказания мне и ответы на мои просьбы делались чинами штаба во время частых, вынужденных разными причинами, его отлучек с флагманского корабля.
Первое время после падения Риги в Балтийском море было тихо, но с половины сентября я начал получать от капитана 1-го ранга Новопашенного и из штаба XII армии тревожные извещения о движении немецких судов в Балтийском море на O [Ost–восток] и в районах Либавы и Виндавы.
11 сентября мною получено известие, что в ближайшее время ожидается приход в Балтийское море больших неприятельских сил. Дал знать об этом капитану 1-го ранга Кнюпферу.
20 сентября XII армия сообщила мне, что ночью ожидается нападение и высадка неприятеля на Эзель. Уведомил об этом Аренсбург, начальника Моонзундской позиции и капитана 1-го ранга Кнюпфера.
26 сентября, по телеграмме капитана 1-го ранга Новопашенного, на параллели Фильзанда находился один отряд неприятельских миноносцев, вообще в море их две флотилии.
27 сентября начальник оперативной части штаба командующего флотом уведомил меня, что 28-го назначаются неизвестные нам операции германского флота Балтийского моря. Сообщил содержание контр-адмиралу Свешникову и приказал капитану 1-го ранга Кнюпферу быть особенно внимательным.
В последние дни с появлением тревожных известий о германском флоте я задержал в Рижском заливе некоторые суда, которые должны были идти на отдых.
Все, что происходило со времени поднятия моего флага в Рижском заливе до появления немцев у берегов Эзеля и Даго, достаточно освещают сохранившиеся у меня копии важнейших юзограмм и телефонограмм (приложение 4).
Примечание: O [Ost — восток], W [West — запад], S [Sud — юг], N [Nord — север].
——— • ———
назад вверх дальше
Книги, документы и статьи
Оглавление
