Дворянский род Рогге (Rogge)

1  • 2  • 3  • 4  • 5  • 6

Оборона Севастополя

Между тем слухи о предстоящей высадке союзников в Крыму становились все определеннее. Кн. Горчаков, хорошо осведомленный о положении инженерного дела в войсках светл. кн. Меншикова, решил командировать к нему Тотлебена. В письме, которое Э. И. должен был вручить светлейшему князю, Горчаков рекомендовал его как лучшего ученика Шильдера, основательно изучившего инженерное искусство, но более благоразумно применяющего его, чем его учитель; указывал на боевой опыт Тотлебена и его испытанную храбрость. 10 августа Тотлебен прибыл в Севастополь, обороной которого ему суждено было обессмертить своё имя, и вечером того же дня представился кн. Меншикову. Князь и в данном случае проявил обычную свою щекотливость к чужим услугам: прочитав письмо кн. Горчакова, он заметил Тотлебену, что пославший его, очевидно, забыл, что в Севастополе есть саперный батальон. «Отдохните после дороги и поезжайте обратно к вашему князю на Дунай». Но Тотлебен не уехал. На следующий день он приступил к осмотру фортов и береговых батарей Севастополя, преграждавших неприятельскому флоту вход на рейд, и нашел их в превосходном состоянии. Этот отзыв, переданный кн. Меншикову адъютантом его Панаевым, смягчил князя: Тотлебен получил приглашение на обед к главнокомандующему и в последовавшей затем беседе успел окончательно приобрести его симпатии. «Первого инженера встречаю дельного и скромного, — отозвался о нем Меншиков. 0б отъезде речь уже не возобновлялась, хотя Тотлебен остался все-таки на положении волонтера, прикомандированного к штабу Корнилова. По предложению Меншикова, Тотлебен продолжал осмотр укреплений, объехав Городскую и Корабельную стороны. Впечатление осмотра получилось совершенно иное: здесь, строго говоря, укреплений не было — одни «фортификационные намеки» едва обозначали направление оборонительной линии, раскинувшейся на 7 верст; на полу развалившихся бастионах стояло не более 80 орудий; оборонительные стенки без труда разваливали рогами козлы городского стада, что вызвало даже приказ полицмейстера, запрещавший выпускать скот на улицу, «так как он разрушает городские укрепления».

Сообщив о результатах своего осмотра, Тотлебен представил соображения относительно необходимых работ. Но Меншиков сухо ответил, что «со стороны крымских татар не ожидает никаких покушений на крепость», и вопрос об усилении сухопутной обороны оставался открытым до 31 августа, когда, после совместного с Меншиковым объезда укреплений, Тотлебен произвёл разбивку проектированного им редута на Зеленой горе, ближайшей к городу командующей высоте. Но осуществить этот проект не удалось, так как на следующий день Лукульский телеграф известил, что у берега показалось 100 неприятельских вымпелов. Высадка, в которую до сих пор ещё не верил главнокомандующий, стала очевидной, и наши полевые войска спешно двинулись к Алме, навстречу неприятелю. В Севастополе, где оставлены [176] были только флотские экипажи и 4 резервных батальона, началась лихорадочная работа по подготовке обороны на северной стороне, откуда, в случае неудачи под Алмой, надо было ждать штурма. Руководил работами Тотлебен, все ещё не получивший официального назначения.

8 сентября, узнав о завязавшемся бое, Корнилов и Тотлебен поспешили к армии, но опоздали и встретили Меншикова уже по дороге к Каче. Главнокомандующий приказал Тотлебену немедленно осмотреть местность по северную сторону рейда и выбрать на Инкерманских высотах фланговую позицию, с которой можно было бы угрожать неприятелю при движении его против северного форта. На следующий день, после 8-часовой рекогносцировки, Тотлебен доложил, что на всем протяжении между Бельбеком и долиной Черной речки удобной позиции нет. На доклад его Меншиков ничего не ответил, и Тотлебен вернулся к работам на северной стороне.

Несмотря на то, что благодаря талантливому руководству Тотлебена и напряженному труду рабочих, в неделю, по свидетельству Корнилова, было сделано больше, чем раньше делали в год, северная сторона к подходу союзников все-таки была почти беззащитна. Фронт позиции, правда, удалось довести до 1½ верст; по обеим сторонам северного форта высились вновь насыпанные батареи; но вновь возведенные укрепления носили скорее декоративный характер: бруствера были так низки, что едва прикрывали пешего, позиция оборонялась только фронтальным огнем 29 орудий, и гарнизон из 11 тыс. моряков, частью вооруженных одним абордажным оружием, конечно, не в состоянии был выдержать удара 60-тысячной армии противника. Но высланные неприятелем на рекогносцировку офицеры были введены в заблуждение «декорацией», набросанною талантливой рукой Тотлебена, и донесли «о многочисленных и сильных земляных укреплениях левого фланга русских у северного укрепления». Сообщение это, в связи с заграждением входа на рейд затопленными судами Черноморского флота, заставило союзников отказаться от штурма, и, обойдя фланговым маршем Севастополь, они высадились против южной стороны.

12 сентября инженер-подполковник Тотлебен назначен был заведующим всеми оборонительными работами. Ему предстояла нелегкая задача: ввиду многочисленной неприятельской армии создать из Севастополя крепость. Успех казался немыслимым. 15 сентября Тотлебен написал жене письмо, прощаясь с семьей, так как всецело разделял единодушное решение гарнизона: после «русской защиты» умереть на позиции. Тем не менее он с полной энергией приступил к своей знаменитой «импровизации»; существовавшие до того времени образцы и схемы не могли быть полезны ему в этой совершенно необычайной обстановке; приходилось создавать нечто новое, импровизировать в полном смысле этого слова.

По недостатку времени и средств Тотлебену пришлось отказаться от мысли встретить неприятеля в отдалении от города, выдвинув укрепления на впереди лежащую, крайне выгодную местность, которую теперь приходилось уступить противнику. Не было времени и на основательное усиление уже существовавшей оборонительной линии; на первых порах надо было приложить все усилия к тому, чтобы заставить союзников отказаться от штурма, как удалось сделать это на северной стороне. Поэтому Тотлебен начал работы сразу на всей линии, с небольшой профили, обеспечивая сначала только прислугу при орудиях. Работа шла день и ночь. Главные оборонительные пункты связывались стрелковыми траншеями, наскоро присыпались барбеты к бастионам и усиливались фасы их; с судов свезены были орудия, усилившие фронтальную оборону позиций, причем их устанавливали, не дожидаясь окончания батарей. Упорный труд защитников увенчался полным успехом. Производимые неприятелем с дальнего расстояния рекогносцировки дали преувеличенное представление о силе этой внезапно почти выросшей сплошной оборонительной линии, вооруженной орудиями крупного калибра, и союзники решили подготовить штурм бомбардировкой, приступив к постройке осадных батарей. Со своей стороны, осажденные использовали данное им время, чтобы достойно приготовиться к предстоящему артиллерийскому состязанию, от исхода которого зависел штурм. С 14 сентября по 5 октября Тотлебеным было построено свыше 20 батарей, большей частью полевой профили, и усилено вооружение всей почти оборонительной линии, дабы оказалось возможным развить сильный фронтальный огонь.

5 октября произошло первое бомбардирование [177] Севастополя. На Городской стороне, благодаря сосредоточенному охватывающему огню, направленному Тотлебеным с оборонительной линии, наша артиллерия взяла верх над французской; но на Корабельной — перевес остался за англичанами. Линия наших укреплений пострадала сильно, так как грозные издали, но построенные на скорую руку батареи легко рассыпались под ударами неприятельских снарядов, а глиняная одежда амбразур обваливалась от собственных выстрелов, и их приходилось постоянно расчищать, неся сильные потери в людях. Тем не менее, поражение французских батарей заставило союзников и на этот раз отказаться от штурма, и в ночь на 6 октября против IV бастиона заложена была первая параллель: началась постепенная атака несуществующей крепости. С этого момента защитники Севастополя могли вздохнуть свободнее: первый, наиболее острый момент опасности миновал. Избранный неприятелем путь к овладению городом давал возможность укрепить его. В первую же ночь исправлены были все повреждения, причиненные бомбардировкой. Затем начались работы по усилению атакованного фронта. Несмотря на ежедневную канонаду, Тотлебен успел к 20 октября построить и вооружить 20 новых батарей, главным образом на Городской стороне, против французской атаки, так как англичане вели свои работы на Воронцовой горе очень вяло.

В ночь на 21 октября французы вывели свою третью параллель в 65 саженях от IV бастиона и приостановили работы. Тотлебен увидел в этом признак перехода к минной войне, немедленно приказал рыть пробные колодцы на дне рва и спешно стал подготовлять необходимые для закладки мин средства. В то же время перебежчики сообщили о готовящемся в ноябре штурме. Не надеясь, что нам удастся выдержать удар на передовой линии, Тотлебен приготовил к подорванию наиболее слабые — III и IV бастионы и, на случай отступления с Корабельной, стал приводить в оборонительное состояние морские казармы, с целью составить из них общий редут. На Городской стороне все ближайшие к IV и V бастионам здания были приведены в оборонительное положение; в более прочных постройках помещены каронады; выход из продольных улиц загражден баррикадами из камня, вооруженными орудиями малого калибра. Но штурм не состоялся.

Разыгравшееся 24 октября Инкерманское сражение убедило союзников в присутствии у нас значительных сил и заставило на время отказаться даже от решительного развития своих осадных работ и приступить к большему обеспечению своих позиций.

Во время Инкерманского боя Тотлебен был при войсках, на правом фланге. При отступлении он случайно попал на дорогу, где остановилась наша артиллерия, которой загородили путь повозки, разбитые английскими снарядами. Оставшаяся без прикрытия артиллерия легко могла попасть в руки английских стрелков, преследовавших по пятам отступавшие войска. Тотлебен немедля рассыпал в цепь оказавшуюся вблизи роту Углицкого полка, послал к адмиралу Истомину на Малахов курган донесение с просьбой о помощи и с подошедшими к этому времени двумя батальонами Владимирского полка и батальоном Бутырского атаковал англичан, бывших уже в нескольких шагах от орудий. Атака, поддержанная огнем четырех орудий, выдвинутых Тотлебеным на позицию, удалась в полной мере, и под её прикрытием прибывшие с Малахова саперы и матросы на руках вынесли пушки. Об этом случае в донесении главнокомандующего умалчивается. Командир Бутырского полка хотел возбудить ходатайство о присвоении Тотлебену мундира Бутырского полка, так как благодаря ему славный полк отличился ещё раз. Но из хлопот этих ничего не вышло. Временное ослабление действий противника после 24 октября дало возможность Тотлебену придать более солидный, долговременный характер наскоро построенным укреплениям. Но так как равномерно укрепить всю линию было решительно невозможно, принимая во внимание огромность протяжения её и условия местности, Тотлебен решил расположенные в главных пунктах её сильные укрепления сделать сомкнутыми (т.е. обеспечить с горжи). В случае прорыва неприятеля сквозь слабейшие промежуточные части оборонительной линии сомкнутые таким образом укрепления могли не бояться обхода с тыла и представлялось вполне возможным удержать их до подхода резервов. Вместе с тем подобная система давала возможность уменьшить число войск на оборонительной линии и усилить главные резервы, что неизбежно должно было повлечь за собой уменьшение потерь при ежедневных перестрелках. Таким образом, сомкнуты [178] были бастионы II, III, IV, V и Малахов курган, предназначенный служить главным опорным пунктом всей Корабельной стороны. Оборона Городской стороны усилена была устройством второй линии баррикад и 4 редутов. Значительные работы предприняты были также на северной стороне — на случай высадки союзников на Каче. Наряду с этим повсеместно усилены были профили, амбразуры обделаны прочными одеждами из фашин и туров; для войск устроены были блиндажи; улучшены сообщения.

Всю зиму осадные работы союзников подвигались крайне медленно. Тотлебен воспользовался этим, чтобы перейти к более активной обороне. Опыт кавказских войн убедил его в огромной пользе завалов, дающих возможность с близкого расстояния наблюдать за противником и беспокоить его ружейным огнем. С конца октября наши наблюдательные посты стали прикрываться ими (перед III и IV бастионами и перед Малаховым). Вскоре затем Тотлебен изменил характер этих завалов, обратив их в правильную систему ложементов. Представляя собой небольшие траншеи, ложементы закладывались летучей сапой впереди оборонительной линии — обыкновенно в две линии, в шахматном порядке: первая — для стрелков, вторая — для резервов. Первые ложементы заложены были в ночь с 20 на 21 ноября перед редутом Шварца, а затем широкая сеть их выдвинулась далеко вперёд, навстречу неприятельским подступам — на кладбищенской высоте и между кладбищем и Карантинной бухтой. С первых же дней сказалась значительная польза ложементов: стрелки наши поражали во фланг французские работы, в высшей степени затрудняя ведение их.

Не менее успешно применил Тотлебен к делу опыт минной войны, приобретенный им во время работ над трубной системой ген. Шильдера. К тому же он нашел себе в высшей степени дельного, энергичного помощника в лице штабс-капитана 4-го саперного батальона Мельникова. Под руководством Тотлебена, ежедневно посещавшего работы, Мельников вывел под дном рва IV бастиона, на глубине 21 фута, окружающую галерею, и к 18 января вышел из неё двумя слуховыми рукавами на 20 и 25 сажен. 18 января в рукаве на капитали бастиона в первый раз услышана была работа неприятельского минера, шедшего в том же слое, но ещё на далеком расстоянии. Не желая производить большого взрыва на поверхности, Тотлебен приказал, выделав комору и зарядив её 12 пудами пороха, ждать приближения противника. 22-го, когда ясно слышен был уже говор в неприятельской галерее, произведен был первый взрыв. Эта неожиданная встреча до такой степени поразила французов, что они, не пытаясь даже взрывом усиленных горнов на далекое расстояние разбить контрмины, поспешно отступили, заградив свою галерею действием малого горна, взорванного на расстоянии более 10 сажен от нашей воронки. Тотлебен двинулся вперёд, увенчал неприятельскую воронку, вывел вперёд рукав, взорвал ещё малый горн и 9 февраля захватил брошенный участок французской минной галереи. В конце января, с прибытием сильных подкреплений к союзникам и с приездом французского инженера генерала Ниеля, главную атаку решено было перенести на Корабельную сторону против Малахова кургана, и 21 января 1855 г. начаты были осадные работы в этом новом направлении. Как только выяснилось намерение неприятеля, Тотлебен сосредоточил все внимание своё на этом фронте, до сих пор игравшем второстепенную роль, а потому далеко не в должной степени усиленном. Даже высота в 250 саженей перед Малаховым, командовавшая над всей Корабельной стороной, до сих пор не была занята нашими войсками, хотя захват её атакующими самым гибельным образом отразился бы на ходе обороны. Но, чтобы не только занять, но и удержать за собой эту высоту, необходимо было в то же время утвердиться и на Килен-балочных высотах, чтобы не дать французам, выдвинувшись здесь, поражать её во фланг и в тыл. После подробной рекогносцировки Тотлебен 9 февраля вечером произвёл разбивку редута (названного Селенгинским), 4-угольного начертания, в 450 саженях от II бастиона. Несмотря на попытки французов помешать работам, к 16 февраля редут был вооружен и в ту же ночь в 100 саженях впереди и левее его заложен был второй «Волынский», законченный к 26-му. Для фланкирования его построена была несколько левее его батарея № 83; с фронта оба редута прикрылись сетью ложементов. Таким образом, новая позиция наша на Килен-балочных высотах составилась из трёх линий укреплений, и занятие её надолго отсрочило падение Малахова кургана. Обеспечив себя со стороны Килен-балочных высот, [179] обороняющийся приступил к занятию кургана впереди Малахова. В ночь на 27 февраля Тотлебен произвёл разбивку укрепления на нем, придав ему вид отрезного редана, открытого с горжи (линия огня 117 саж.). Важность этого укрепления, названного «Камчатским люнетом», немедленно оценена была французами и заставила их поспешить началом своей левой атаки на этом фронте. В ночь на 1 марта они заложили участок первой параллели и, несмотря на то, что выдвинутые вперёд на 150 сажен линии наших ложементов сильно затрудняли работу, к 9 марта ближайшие траншеи их были всего в 40 саженях от наших ложементов. Но к этому времени люнет был уже окончен и вооружен. Попытка овладеть нашими ложементами 10 марта окончилась неудачей.

К 28 марта Тотлебен обратил ложементы впереди редутов и Камчатского люнета в непрерывную сеть контрапрошных траншей; в обе стороны люнета выведены были траншеи: вправо — до Докова оврага, влево — до Килен-балки; впереди III бастиона устроены 2 линии траншей, причем левый фланг 2-й линии через Доков овраг связан с контрапрошами Камчатского люнета; наряду с этим, ожидая вторичного бомбардирования, Тотлебен укрепил бруствера и амбразуры на всей почти оборонительной линии, увеличил число блиндажей и пороховых погребов на батареях.

Его ожидания сбылись. Затруднения, которые на каждом шагу, благодаря распоряжениям Тотлебена, встречали осадные работы атаки, быстрое усиление Севастопольских твердынь заставили союзников вновь штурмовать, ослабив артиллерийскую оборону усиленным бомбардированием. 23 марта осадные батареи открыли сильный огонь, с перерывами продолжавшийся до 6 апреля. Но каждую ночь гарнизон исправлял причиненные бомбардировкой повреждения, и к утру оборонительная линия снова была в состоянии открыть огонь. За 10-дневное бомбардирование союзникам удалось привести в совершенное расстройство только IV бастион и устроить первую параллель в 200 саженях от Камчатского люнета. Но общая оборона не могла считаться значительно ослабленной, и штурм был отменен.

Работы последнего периода в известной степени обезопасили Корабельную сторону; наиболее слабым пунктом оборонительной линии являлся теперь IV бастион, полуразрушенный бомбардировкой: к овладению им и направились усилия неприятеля. 3 апреля французам удалось взорвать перед ним 3 усиленных горна на расстоянии 35 сажен от исходящего угла и 8-го, приведя бастион к молчанию, успели соединить воронки сапою и приспособить к ружейной обороне. Не меньшая опасность грозила бастиону и со стороны шедших к редуту Шварца осадных работ. Немедленно перенес Тотлебен всю свою деятельность на угрожаемый пункт. В ночь на 11 апреля он занял площадку впереди редута Шварца линией ложементов, выдвинув их на расстояние всего 50 сажен от неприятельских подступов. Но контрапроши, сослужившие незаменимую службу на левом фланге, на этот раз оказали только крупную услугу неприятелю. В ночь на 20 апреля французы атаковали их превосходными силами, выбили малочисленный гарнизон и за ночь успели обратить контрапроши против нас и соединить их со своими траншеями. Отдаленность резерва не дала возможности восстановить бой своевременно, а сделанная на следующий день попытка вернуть потерянные ложементы произведена была слишком незначительными силами и повела только к новым потерям. Таким образом, хотя и не по вине Тотлебена, контрапроши наши приблизили французов сразу на 50 сажен к нашей оборонительной линии. К счастью, неприятель не развил своего успеха, и до 9 мая все работы атаки свелись к устройству параллели на Килен-балочных высотах и новых батарей; задержкой этой мы обязаны ожиданию приезда императора Наполеона и прибытия новых подкреплений. Тотлебен использовал этот перерыв, сделав новую попытку остановить неприятельские подступы у редута Шварца. Он предложил военному совету занять кладбищенскую высоту впереди V бастиона, где до тех пор были только ложементы, и заложить на ней, параллельно ограде кладбища, траншею длиною около 200 сажен, левый фланг которой соединить ходом сообщения с люнетом № 7 (Белкина), образовав таким образом обширный плацдарм, состоящий из 2 фасов. Такое положение давало возможность фланговым огнем остановить подступы и затем атаковать с шансами на успех. Военный совет одобрил предложение Тотлебена, причем решено было, по совету ген. Хрулева, устроить контрапроши также у Карантинной бухты. Ночью 8 мая Тотлебен произвёл разбивку [180] линии траншей, а на следующую ночь начались работы, настолько скрытно, что неприятель обнаружил их только к утру, когда оба фаса плацдарма и соединительная траншея были открыты на расстоянии 450 сажен и на всем протяжении установлены туры с землей. Оцепив значение наших работ, французы решили обратить их в свою пользу и 10-го ночью атаковали. После упорной штыковой схватки русские были оттеснены, но Тотлебен двинул оставшийся в резерве батальон Орловского полка и восстановил бой. Плацдарм всю ночь переходил из рук в руки, и только перед рассветом французы отступили. Но главнокомандующий, предвидя, что атака возобновиться и защита плацдарма повлечет за собой крупные потери, приказал, в случае появления перед этим пунктом неприятеля в превосходных силах, отступить. В ночь на 11-е французы повторили попытку и почти без боя заняли траншеи. Контрапроши у Карантинной бухты были взяты французами ещё ночью 10-го. Таким образом, все соображения Тотлебена рушились, и контрапроши снова сослужили службу не нам, а неприятелю, сразу приблизив его на значительное расстояние.

25 мая началось третье бомбардирование, продолжавшееся и 26-го. К шести часам этого дня передовые укрепления нашего левого фланга были полуразрушены, в 6½ ч. вечера союзники двинулись на штурм и после упорного боя овладели Килен-балочными редутами и Камчатским люнетом. Но ген. Пелисье не воспользовался подъемом духа в войсках, и вместо дальнейшего решительного штурма занялся подготовительными к нему работами, дав, таким образом, обороняющемуся возможность не только исправить повреждения, но и усилить наиболее угрожаемые пункты. Позиция между Доковым оврагом и рейдом усилена была постройкой большой фланкирующей батареи (Парижской); траншея между II и I бастионами приспособлена к артиллерийской обороне; на Корабельной стороне приступлено к возведению общего ретраншемента для доставления внутренней обороны всей оборонительной линии этой стороны и фланговой обороны Малахова кургана; во всех бастионах к траверсам и блиндажам стали присыпать банкеты.

5 июня бомбардировка возобновилась. Несмотря на то, что всю ночь не прекращался навесный огонь против Корабельной стороны, к 2 часам ночи гарнизон успел исправить все повреждения. После 2 часов, под личным наблюдением Тотлебена, продолжали насыпать барбеты в закруглении переднего фаса Малахова кургана, в то время как со стороны Килен-балки уже доносился гул приближавшихся неприятельских батальонов. В 3 часа ночи союзники бросились на штурм, но были повсюду отбиты. Атака на Малахов курган не удалась главным образом благодаря огню полевых орудий, только что установленных Тотлебеным на переднем фасе; действуя через банк, они имели большой обстрел. Большую помощь оказали также стрелки, размещенные Тотлебеным на траверсах. Во время боя Тотлебен был легко ранен в лицо над правым глазом жестянкой от картечи.

Потерпев 6 июня неудачу, союзники снова вернулись к своим работам. Не теряя времени, Тотлебен приступил к устройству обширной контрминной системы перед Малаховым. Кроме того, он решил придать перекрестную артиллерийскую оборону местности против II и III бастионов и Малахова, возведя на фасах ретраншемента Корабельной стороны сильные возвышенные батареи, и для обстреливания Камчатского люнета построить за оборонительной линией, на отлогости от III бастиона к Докову оврагу, ряд батарей. Но осуществить эти предположения Тотлебену не удалось. 8 июня вечером, спускаясь с Малахова к батарее Жерве, он был ранен штуцерной пулей в правую ногу навылет, с повреждением надкостной плевры. Рана приняла опасный характер; в течение двух месяцев Тотлебен только изредка мог выслушивать доклады и давать инструкции, не входя при этом в подробности. За это время ему пришлось перенести несколько операций. Нервная раздражительность его усилилась до того, что можно было опасаться осложнений в области мозговой. Хотя во дворе его дома неоднократно ложились снаряды, Тотлебен ни за что не соглашался переехать на северную сторону и был перенесен поэтому в казематированную Николаевскую батарею. Но значительное ухудшение здоровья заставило его, наконец, согласиться покинуть осажденный город, и он в полубесчувственном состоянии был перевезен в долину Бельбека, в 11 верстах от Севастополя, на хутор помещика Сарандинаки. Здесь заботливый уход и чистый воздух быстро восстановили его силы, и в августе он снова начинает [181] принимать деятельное участие в обороне Севастополя, снабжая подробными инструкциями и указаниями сменивших его инженеров. Но никакие инструкции не могли заменить личного присутствия Тотлебена на бастионах. С его уходом дело быстро шло к развязке. Перед боем на Черной речке главнокомандующий навестил Тотлебена, чтобы посоветоваться с ним относительно направления предполагаемой атаки. Тотлебен решительно высказался против выбранного военным советом направления и предлагал произвести атаку непременно внезапно, большими силами, между Килен-балкою и Лабораторной, последовательно овладевая Воронцовской высотой, Камчатским люнетом, редутом Виктории. Но кн. Горчаков, после некоторого колебания, подчинился мнению большинства и прибавил к ряду наших неудач ещё одну новую. 24 августа Тотлебен вернулся в Севастополь и поселился в одной из казарм Северного форта. С вала этого укрепления видел он 27-го падение Малахова кургана, на оборону которого было потрачено им столько сил. В седьмом часу вечера 27 августа началось отступление гарнизона с Южной стороны.

Много разногласий вызвало обсуждение деятельности Тотлебена за время достопамятной обороны Севастополя. В то время, как одни провозглашают его гениальным инженером, «умом Севастополя», всецело разделяя мнение Нахимова, говорившего, «а без Тотлебена мы бы пропали-с», другие осуждают едва не каждое из тех смелых новшеств, которые ввёл он при обороне совершенно беззащитного к началу обороны Севастополя. Больше всего вызвали нарекания ложементы и смыкание укреплений с горжи, чему, в частности, приписывали падение Малахова; указывалось, наконец, что, создавая свои земляные укрепления в виду неприятеля и делая их несокрушимыми путем постоянного исправления повреждений под неприятельским огнем, Тотлебен, в сущности, подставлял вместо окопов живую солдатскую грудь. Но вряд ли к этим тяжким упрекам можно отнестись серьезно. Не отрицая, конечно, что главная, быть может исключительная, заслуга беспримерного сопротивления Севастополя приходится на долю живой силы, что именно живая солдатская грудь, а не валы приковали войска союзников на одиннадцать месяцев к Севастополю, должно, тем не менее, признать, что свою задачу Тотлебен выполнил гениально. Отбросив всякие шаблоны, Тотлебен ломал линию огня по местному начертанию, стараясь усилить её фланговой обороной и избегая прямолинейных начертаний, всегда подвергающих обороняющегося напрасным потерям от анфиладных и рикошетных выстрелов; идеально определяя положение, он переносил свою деятельность попеременно на наиболее угрожаемые пункты и за все время осады производил только действительно необходимые в данный момент постройки, где возможно ограничиваясь только перерезкой амбразур и устройством кремальер; широко развитая им система контрапрошей перенесла на много дней борьбу далеко вперёд от главной оборонительной линии, сильно замедлив ведение подступов; минные же работы совершенно остановили подземную атаку французов, в рядах которых не нашлось достойного ему противника. Не выведи пуля Тотлебена из строя, быть может, самый исход осады был бы другим.

Труды Тотлебена при обороне Севастополя были оценены Государем и вознаграждены по заслугам: независимо от зачтения ему, наравне с прочими защитниками, считая по году за месяц, 10 лет, 6 месяцев, 15 дней службы, Тотлебен 18 октября 1854 г. был назначен флигель-адъютантом, 10 апреля 1855 г. произведен в генерал-майоры, с назначением в свиту Его Величества; 25 апреля имя и фамилию его повелено было начертать на мраморной доске в Николаевском инженерном училище; 6 мая он был зачислен в корпус военных инженеров; 15 июня получил орден Георгия 3-й ст., причем Горчаков, представляя к этой награде его и Васильчикова, писал Государю: «Cette décoration ne les hononera pas, mais c'est elle plutôt qui sera honorée en brillant sur leurs poitrines»; наконец, 30 августа Тотлебену Высочайше дарована была аренда на 12 лет по 1000 р. в год. После очищения Южной стороны Тотлебен, по просьбе кн. Горчакова, остался при армии. Распорядившись укреплением Северной стороны, Эдуард Иванович 2-го сентября через Бахчисарай отбыл в Симферополь, где рассчитывал провести зиму. Здоровье его восстановилось к этому времени окончательно, но ходить было ещё запрещено: даже по комнате он передвигался на костылях.

——— • ———

назад  вверх  дальше
Книги, документы и статьи