Дворянский род Рогге (Rogge)

Документальных сведений об Ольге Владимировне Рогге практически нет, есть только выдержки из старых бакинских газет конца XIX в. (во время губернаторского правления в Баку её отца, В.П. Рогге), справка из полиции о благонадёжности (1915), несколько глав из автобиографической повести Юрия Сергеевича Грачева «В Иродовой бездне» и справка из МВД. На сегодняшний день — это вся известная о ней информация.

——— • ———

Ольга Владимировна Рогге родилась 10 августа 1880 (до 1918 даты по старому стилю). Из дворян. Родители: отец — Владимир Петрович Рогге и мать — Елена Ивановна (урождённая Лихотинская). У О.В. Рогге были братья: Владимир (1877–?), Александр (1878–?) и Николай (1884–1960). Все — православного вероисповедания.

Ольга Владимировна Рогге начала своё обучение в женской гимназии города Баку — на 1891 училась в 1-м классе (в 1888 её отец В.П. Рогге стал Бакинским губернатором). В 1897 окончила Императорское воспитательное общество благородных девиц (Смольный институт, С.-Петербург) — 65 выпуск, II отделение (окончина женские педагогические курсы). На 1904 проживала по адресу: ул. Кирочная 9 (с родителями); на 1913 — Воскресенская наб. 22, С.-Петербург. До 1915 получила [высшеее?] медицинское образование в Германии, 26 марта 1915 вернулась в Россию, 7 мая 1915 обратилась в полицию Петрограда «с ходатайством о выдаче ей свидетельства о политической благонадежности на предмет представления такового при держании государственных экзаменов в Петроградский женский Медицинский Институт». На 1917 проживала в Петрограде (Екатерининский канал, 146), практикующий врач.

Была осуждена в 1920–30-х на 5 лет заключения в исправительно-трудовом лагере (статья ?), освобождена перед войной и вернулась в Ленинград. Выслана из Лениграда в 1944 (постановление ВС Ленфронта № 00713 от 9 марта 1942). На момент высылки проживала: Ленинград, проспект Майорова, д. 41, кв. 8, имела высшее образование и работала врачом в поликлинике № 27 Октябрьского района. Реабилитирована в 1954 из-за преклонного возраста и за отсутствием компрометирующих материалов (заключение УМВД ЛО от 15 мая 1954). Дата и место смерти пока неизвестны.

——— • ———

Ю. С. Грачев
В Иродовой бездне

Воспоминания о пережитом
Книга вторая

Часть 4. ДНИ СКОРБИ. 1931 — 1934

Глава 21. Старый врач

Еще до поступления на работу в лазарет Лёва много слышал от уже находившихся там некоторое время заключенных об удивительной женщине-враче — Ольге Владимировне Рогге. Все без исключения называли эту старушку матерью.

Говорили, что она долгое время проработала в Ленинграде врачом, а в заключение попала за то, что якобы слишком жалела людей: выдавала больничные листы всем, кто просил её об этом. Всякого просящего она считала уже больным. Нашлись злые люди, которые завели на неё дело за растрату государственных средств. Ее судили и дали срок — пять лет заключения в исправительно-трудовом лагере. Она-то и заведовала тем лазаретом, куда был направлен Лёва.

Седая старушка с румяным, слегка покрытым мерщиками лицом встретила Лёву приветливо. Она не стала ему рассказывать, что и как ему предстояло делать, а прежде всего, поздоровавшись, задала вопрос:

— Голубчик, как ты себя чувствуешь? Не болит ли что? Ты с тяжелых работ вероятно?

— Да, я был в эти дни на земляных, — ответил Лёва.

— Ну вот что, голубчик, ты сегодня отдохнешь; приведи себя в порядок, сходи в баню вне очереди, а уж завтра приступим к работе.

Поблагодарив старушку, юноша направился к своему бараку. Действительно, после этапа и земляных работ он чувствовал себя утомленным. А кроме того, ему очень хотелось найти братьев по вере, и он прошелся по лагпункту, думая найти их.

Лёва поспал немного, и почувствовал себя гораздо бодрее. Он стал расспрашивать у дневальных бараков, нет ли в них верующих евангельских христиан-баптистов. Да, они нашлись и здесь, но почти все, кроме старенького брата — дневального, работали за зоной. Встреча с ним была самая радушная: в бараке его, кроме верующих, не оказалось, и они, преклонив колена, воздали хвалу Богу за его милости.

— Много здесь братьёв, — говорил дневальный, и почти с каждым этапом прибывают все новые я новые.

Вечером на нарах братья вместе читали Слово Божие, которое привез Лёва.

На следующий день Лёва приступил к работе у Ольги Владимировны. До этого лагерных больных обслуживал неграмотный санитар, который не был в состоянии прочесть по-латыни врачебную пропись. Ольга Владимировна была очень рада, что Лёва оказался знающим и вдумчивым работником.

— А меня держат только в стационаре, — пожаловалась она юноше. Начальник запретил мне вести прием больных в амбулатории.

— Это почему? — поинтересовался Лёва.

— Да потому, что я действую справедливо: больной человек — освобождаю, не боюсь ни начальства, ничего

— Я слышал, Ольга Владимировна, — сказал Лёва, — что Вы — воплощение добра и действительно стараетесь помочь людям, всех называете «голубчиками», всех жалеете.

— А как же иначе, Лёва? Ведь наша профессия — самая человечная, и кто, как не мы, врачи, должны жалеть людей и сострадать им?

— Откуда же такая ваша доброта? — продолжал спрашивать Лёва.

Старенькая доктор задумалась и ответила так:

— Могу рассказать, как я получила образование. Звание доктора мне было присвоено в России, когда женщине стать врачом было чрезвычайно трудно. Училась же в Германии, и только завершила получение образования, как началась первая мировая война и я попала врачом на фронт, где лечила и перевязывала русских солдат. (Сама я русская, только замужем была за иностранцем. [Вероятно, эта легенда служила прикрытием немецкой родовой фамилии — В.Р.]) Сколько ужасов довелось увидеть мне на войне!.. Так что врачом, как видишь, работаю уже давно.

— Но, Ольга Владимировна, — мягко возразил ей Лёва, — всё таки только этим Вашу доброту не объяснишь. Тут, вероятно, что-то другое.

Но осторожность помешала старушке проявить излишнюю откровенность с незнакомым молодым фельдшером, и она промолчала.

На следующий день после обхода Лёва заметил странную вещь: Ольга Владимировна, получив премиальные за работу в прошлом месяце, купила на них в ларьке сливочного масла и стала оделять им самых тяжелобольных.

— Кушай, голубчик, мажь на хлеб, это тебе будет очень полезно, лучше всякого лекарства…

А «голубчик», какой-нибудь рецидивист, жестокий человек, вытирал с глаз слезы. Может быть, первый раз в жизни назвали его голубчиком; он, может быть, первый раз в жизни видел такую ласку и заботу о себе. И сердце жестокого человека таяло,

— Спасибо, спасибо, мамаша! — благодарили её больные,

— Необыкновенная женщина, необыкновенная! — думал с ней Лёва. — Как же она относится к Богу? Не может быть, чтобы она была безбожницей.

И однажды вечером когда перевязка больных была закончена Лёва, не выдержав, сказал:

— Ольга Владимировна, Вы меня не бойтесь. Я верующий человек. Скажите правду: Вы любите Христа?

Глаза старушки просияли:

— А как же? Как же! Ведь мы Им только и живём! Я — православная христианка, молюсь. И в Ленинграде всегда заходила в церковь. Правда, я ещё очень любила театр, но церковь для меня дороже.

Лева был несказанно рад такой встрече, они беседовали о многом, и Ольга Владимировна высказала мнение, которое Лёве показалось странным.

— В настоящее время, — сказала она, — одновременно быть врачом и христианином несовместимо.

— Мне это не совсем понятно, — возразил ей Лёва. — Я, наоборот, считаю, что христианину быть врачом — это значит быть милосердным самарянином, от души помогать, лечить…

— Быть христианином-врачом — продолжила Ольга Владимировна, — это значит быть человеком добра, милосердия и сострадания, во всем поступать справедливо, как подсказывает совесть. А вот меня осудили! Я старалась ко всем проявлять любовь, милосердие… Вот говорят: симулянты они, не больные. А я рассуждаю так: если человек симулирует, то уже сама симуляция и есть болезнь, потому что если человек бежит в болезнь, значит, он нездоров. Нормальный человек бежит от болезни, он рад здоровью, труду… Вот я и давала больничные листы. Как же меня ругали, как поносили! А за что? Я верила людям, я хотела, чтобы всё было по любви, как заповедывал Христос. И вот — получила срок. И в лечении то же самое. К примеру, надо прописать больному то или другое лекарство, а в аптеке говорят: его нет. А сами шепчут на ухо: если доктор заболеет или какое-либо высокое должностное лицо, то присылайте рецепты — дадим. А как я, врач-христианка, могу так поступать? Я выписываю дефицитные лекарства для самого простого человека и прошу их дать, а мною недовольны.

— И когда начальству правду в глаза скажешь, — говорила о на болевшем старушка, — оно тоже смотрит на тебя, как на врага. А я прямо скажу: в старые годы мне было легче работать врачом. Сейчас же я чувствую, что поступаю не по-христиански. Ведь раньше я могла тяжелобольному напомнить о молитве и утешить Господом, — так ведь должен поступать врач-христианин? А теперь я делать это не могу. На Бога смотрят как на страшилище, борются со Христом, а нас, верующих людей, повсеместно обзывают мракобесами. Или умирает человек: как не сказать ему о Милующем Христе? Я врач и христианка! Нет, нельзя теперь, в наше время, быть врачом и христианином.

— А вот Вы все-таки, несмотря ни на что, остаетесь и христианкой, и врачом, — сказал Лена.

— Да, стараюсь, стараюсь, — ответила Ольга Владимировна. — За это-то и попала сюда, в тюрьму.

По утрам, когда Лёва дежурил в лазарете, он наблюдал удивительную картину. Ольга Владимировна в мягких туфлях, с белой сумочкой в руках, тихо, как ангел, обходила палаты. Она не предлагала Лёве следовать за ней, а ходила одна, и он наблюдал издали, как она наклонялась над теми вольными, кто не спал, и спрашивала шепотом: «Почему не спите? Что болит?» При этом она вынимала из сумочки порошок болеутоляющего или снотворного, приносила воды и давала больному.

Ольга Владимировна — снова спрашивал Лёва старушку на следующий день, после того, как был окончен обед и в лазарете наступила тишина («мертвый час» для больных), — меня очень интересует, скажите: и давно Вы по утрам так рано встаете, обходите больных, даете страдающим порошочки?

— Давно, давно, — ответила Ольга Владимировна, — это с германской войны. Я тогда дежурила в лазарете, а в него с фронта непрерывно поступал поток раненых. И вот, я заметила, что по утрам те, кто не могут уснуть, особенно тяжко страдают. И я начала обходить раненых, давать им успокаивающее, обезболивающее. И теперь вот — лягу спать, а ночью проснусь и все думаю о наших больных: может быть, кто страдает? Знаю, что Вы у меня хороший фельдшер, можете, конечно, оказать помощь. Но уж я не могу лежать, встаю сама, тихонько делаю обход, и если кто не спит, мучаясь от боли или от тоски (а тоскуют здесь обычно по дому), я дам кому валерьяночки выпить, а кому и обезболивающее. Облегчила страдания человеку — на сердце легче, ложусь, сама спокойно засыпаю.

Смотрел Лёва на старого доктора, православную христианку, и думал, как далек от неё он, познавший истину Христова учения в смысле нравственного совершенства. Он тоже всей душой стремится любить, жалеть, но как часто он бывает угловат, даже резок в обращении! А она, чтущая обычаи своей Церкви, в учении которой она воспитана, — она всей душой слилась с Богом любви и, пребывая в этой любви и милосердии, пребывает в Боге…

И тут впервые в голове Лёвы четко сформулировались мысли, которые как бы жили подспудно в его подсознании. «Кто знает, — думал он про себя, — может быть, не одни только баптисты, евангельские христиане, являются Христовой Церковью, а остальные — только мертвыми трупами, напрасно носящими звание христианина? Кто знает, может быть, и тут, и там в любой, даже самой языческой вере, могут быть и есть угодные Богу сердца, и они придут и будут с Господом. Ведь сказано же в Писании, что во всяком народе боящийся Бога и поступающий по правде угоден ему. И, наоборот, — разве нет лжехристов, обманщиков, лицемеров и, более того, вредителей и предателей среди тех, кто наружно, лицемерно считает себя верующим во Христа как к личного Спасителя, а сам предаёт дело Божие?

И у Лёвы защемило сердце. Он вспомнил любимого брата Ивана Ивановича Бондаренко (Филадельфийского) — красноречивого проповедника, любимца верующей молодежи, работника братства во всесоюзном масштабе. Впав в роскошь, он пал и духовно, стал Иудой-предателем, Ходили слухи, что он и другой выдающийся брат Колесников, возглавив братство баптистов в Москве, стали вести распутную, ресторанную жизнь. Они, понимающие догмы первохристианства, отвергнувшие всё наносное, всё правильно трактующие и поучающие других, не сумели понять глубину Евангельских слов: «… Кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет её» (Марк. 8:35).

Не имеющие никакой жертвенной любви к ближним, не желающие страдать за Христа, они пали, ликвидировав тем самым и союз баптистов. А вот эта старушка-врач, не имеющая никакого видимого назначения в деле Божьем, много не понимающая, — она всем сердцем познала заповедь Христа, заповедь любви, и живет по ней, и страдает за неё, и все отдает ближним… Не ближе ли она к Господу, нежели многие ученые учители христианства, много рассуждающие, но ничем не жертвующие?

— Ольга Владимировна, — сказал Лёва, — а Вы знаете, люди Вас совсем не понимают, особенно наше начальство. Прошлый раз я зашел в амбулаторию, там начальник санчасти смеялся с врачами: «Вот безумная старуха, по ночам обходы делает, больным спать не дает!»

— Меня, голубчик, то не касается, что люди думают и говорят. Я прислушиваюсь к тому, что Бог говорит, что сердце мне говорит. А они… они такие жестокие! Скольких совсем больных людей посылают на работу, не дают освобождения. А потом, когда человек совсем свалится, тащат его на носилках в лазарет.

— Ольга Владимировна, а это правда: говорят, что Вы все свои премиальные расходуете на больных, а для себя из ларька даже конфет не покупаете?

— Ну, об этом, голубчик, не будем говорить.

— Ольга Владимировна, я вот всё думаю, как бы Вам облегчить страдания больных… Ведь сколько ревматиков, сколько страдает после цинги. Устроить бы лечебные ванны, как я делал это на Беломорском канале. Тут вот нет такой возможности.

— Да, тут нет никакой возможности, — подтвердила Ольга Владимировна. — У нас даже грелок не хватает. Но ты изобретательный, умный, — похвалила она Лёву, — ищи, раскидывай мыслями. Христос сказал: «Ищите и найдете».

И Лёва думал и утром, вставая, молился, чтобы Бог помог ему быть не только простым фельдшером, обслуживающим больных, но и найти что-то такое, чтобы хоть как-то облегчило страдания.

——— • ———

Об авторе: Юрий Сергеевич Грачев родился 15 ноября 1911 года и прожил 62 года, из которых 18 лет провел в сталинских тюрьмах и лагерях, страдая за свою верность Христу. Об этом времени написаны четыре книги его воспоминаний — «В Иродовой бездне». Его же перу принадлежит исследование о Евангельском движении среди студенчества Петербурга в начале ХХ века. Он — автор повести «Павел Смоленый», издавал самодельные тематические христианские календари. Ему недоставало времени и помощников, он спал по 4 часа в сутки, спешил делать добро.

Юрий Сергеевич был и хорошим врачом, и пламенным проповедником Евангелия.

Источник: www.blagovestnik.org (текст книги), www.doposle.ru (газета №2(23) за 02.2006)

——— • ———

Буду признателен за любые уточнения.

назад  вверх  дальше
Самые известные в роду