Rambler's Top100

Л.М. Ляшенко
Александр II, или История трёх одиночеств

——— • ———

Часть IV
Одиночество третье. Апогей

1 • 2 • 3

Дипломатия и пушки


Уже довольно долго говоря о перипетиях личной жизни Александра II, о трудностях внутренней политики, мы чуть не упустили из вида ещё одну сферу его занятий — политику внешнюю. Теперь самое время наверстывать упущенное… Внешнеполитический курс правительства — это фактор постоянный, [229] действовавший и до, и во время, и после реформ. Очень часто внешняя политика рассматривается как некоторое не первостепенное дополнение к политике внутренней. На самом деле именно она дает возможность более точно оценить уровень правителя, увидеть его в общении не только с подданными, но и с главами независимых государств, выяснить его способность к принятию неординарных и ответственных решений.

К тому же перипетии внутренней жизни державы не позволяли императору ни на минуту забыть о не менее запутанных проблемах политики внешней. Да и как он мог это сделать, если расширение территории империи, скромно именовавшееся российскими дипломатами «округлением границ», являлось одной из важнейших задач самодержцев XVIII — XIX столетий? Для нашего же героя, помимо всего прочего, необходимость восстановления былого международного величия России, как «первой скрипки в европейском оркестре», оказалась не последним из значительнейших деяний его царствования.

Верным соратником Александра II на этом поприще стал князь Александр Михайлович Горчаков, занимавший пост министра иностранных дел с 1856 по 1882 год. Упомянув о нем, необходимо сказать об одном важном обстоятельстве, касающемся всех министров александровского (и не только александровского) царствования. Дело в том, что каждый из них являлся неким alter ego, а точнее, некой эманацией императора, то есть производной от высшего, первоединого. В самодержавном государстве что-то иное, полностью самостоятельное, на министерском посту, вряд ли возможно. Вот почему, ведя разговор о том или ином высшем чиновнике Российской империи, мы все равно не расстаемся с нашим героем, поскольку он не только назначал их на определенные посты, но и был связан с ними очень сложными, почти генетическими нитями. И эта политико-управленческая «пряжа» отнимала у императора много внутренних сил и энергии. Вот почему нападки общественного мнения на министров, вообще оценка обществом их деятельности воспринималась монархом как дело, касающееся его самого.

Могут ехидно заметить: ну вы и польстили Александру II, посчитав его эманациями Д. Толстого, Шувалова или какого-нибудь Потапова. Но, во-первых, мы и не брали на себя обязательств льстить нашему герою, а потому что было, то было… Во-вторых, человек многогранен и многопланов, а для самодержавного монарха это особенно характерно; порождать только прогрессивные или только реакционные [230] штаммы он не в состоянии. В-третьих, времена и обстоятельства, как уже не раз говорилось, заставляют правителей маневрировать, то есть находить место и для Милютиных, и для Шуваловых. И наконец, императорские эманации рождаются и процветают, бледнеют и растворяются в пространстве, но некоторые из них, особо им ценимые, остаются с монархом на протяжении длительного времени.

Именно по ним мы можем судить о характере царствования того или иного самодержца, о его симпатиях и антипатиях, о том, чего он в идеале желал бы для страны. Если подходить к царствованию Александра II с этих позиций, то придется признать, что министрами-долгожителями в 1860 — начале 1880-х годов являлись Д. Милютин и А. Горчаков. Вот с последним-то нам и предстоит познакомиться поближе.

Горчаков — заметное лицо в списке воспитанников знаменитого первого, «пушкинского» выпуска Царскосельского лицея. Уже в стенах прославленного учебного заведения князь прекрасно освоил французский, английский, немецкий и итальянский языки, а после окончания лицея был определен в Министерство иностранных дел, о котором мечтал с «младых ногтей». В 1817 году девятнадцатилетний Горчаков начал свою дипломатическую карьеру при статс-секретаре министерства И.А. Каподистрии, будущем первом президенте Греческой республики. Александр Михайлович оказался талантливым учеником опытного дипломата и в 1822 году был назначен на пост первого секретаря посольства в Лондоне.

Его карьере заметно помешали события декабря 1825 года. Сам Горчаков никогда не состоял ни в каких тайных обществах, так как не верил в возможность достижения благой цели с помощью заговора и переворота, но его приятельские отношения со многими декабристами заставили правительство настороженно отнестись к молодому дипломату. С этого момента III отделение заклеймило будущего канцлера следующей характеристикой: «Не без способностей, но не любит Россию (так и тянет добавить: «слепо» или «по-жандармски». — Л.Л.)». К 1825 году Каподистрия уже отбыл в Грецию, а внешней политикой страны безраздельно распоряжался граф К.В. Нессельроде, с которыми у Горчакова не сложились и не могли сложиться нормальные служебные отношения. Нессельроде являлся, как уже говорилось, поклонником Меттерниха и с трудом переносил тех дипломатов, которые пытались отстаивать интересы собственно России, не оглядываясь на венский кабинет. Конечно же, Александр Михайлович вскоре был вынужден распрощаться с [231] Лондоном и оказался в Риме, что расценивалось если не как опала, то как явное понижение.

Из итальянского небытия Горчаков всплыл только в 1833 году, когда получил пост советника посольства в Вене. Находясь на этой ответственной должности, он сообщал, а зачастую и делал вовсе не то, чего от него ждал официальный Петербург. Надо сказать, что новоявленный советник отнюдь не разделял преклонения своего министра перед мудростью Меттерниха, а значит, не верил в безошибочность и искренность заявлений австрийского правительства{61}. В результате в 1838 году Горчаков был отозван со своего поста и долгое время обретался «за штатом», то есть формально находился в числе сотрудников Министерства иностранных дел, но не получал от него никаких реальных заданий. Поскольку создавшееся положение никак не устраивало энергичного и талантливого дипломата, он подал прошение об отставке. Этим шагом он надеялся лишь напомнить начальству о своем существовании, но последнее с неприличной поспешностью согласилось удовлетворить его просьбу. Только через три года родственники его жены, княжны Урусовой, выхлопотали Александру Михайловичу пост чрезвычайного советника в Вюртемберге. Ему грозило погружение в новое, на этот раз германское небытие, но неожиданно для всех он оказался в эпицентре грозных европейских событий.

Революции 1848–1849 годов, охватившие германские княжества и Австро-Венгрию, не только обогатили Горчакова впечатлениями, но и сделали его заметной фигурой российской дипломатии. Да и задача, поставленная перед ним Петербургом, была не из легких — всеми силами и средствами препятствовать образованию единого германского государства. Появление сильного соседа на северо-западных рубежах империи совершенно не входило в расчеты Зимнего дворца, и Горчаков приложил все силы для решения этой серьезной задачи. После выхода Европы из революционного кризиса Александр Михайлович вновь назначается советником в Вену. Дело шло к Крымской войне, и, начиная с 1854 года, он постоянно информирует Петербург о враждебной позиции австрийского правительства, о том, что оно не потерпит попыток России укрепить своё влияние на Балканском полуострове и захватить средиземноморские проливы. Но император Николай I не услышал, вернее, не захотел услышать предупреждений Горчакова, который был к тому же не в фаворе ни у Нессельроде, ни у III отделения. А вот наследник престола, похоже, присматривался к строптивому [232] советнику, которого в первую очередь заботили интересы России.

Впрочем, делал это не он один, общество также присматривалось к Александру Михайловичу. Человек насмешливый и весьма критически настроенный по отношению к официальному Петербургу, князь П.В. Долгорукий очень высоко отзывался о Горчакове: «Отменно вежливый и любезный со всеми без различия, он никогда не льстил временщикам; всегда, и в вёдро, и в бурю, держал себя самым приличным образом, совершенно как европейский вельможа, и вообще снабжен был от природы… хребтом весьма не гибким, вещь… редкая в Петербурге». После воцарения Александра II Горчаков сосредоточил все силы на борьбе с Парижским трактатом. Парижский мирный договор стал унизительным событием в истории России, он ущемлял её национальное достоинство и интересы, был опасен с военно-стратегической точки зрения. Южные рубежи страны, после запрещения держать военный флот и строить военно-морские базы на Черном море, оказались беззащитными перед возможным вторжением извне{62}. То же самое касалось и Аландских островов на Балтике, что давало здесь преимущество Англии и Швеции. Однако самым неприятным для России последствием войны 1853–1856 годов стало складывание «крымской системы» — союза Англии, Франции, Османской империи и Швеции, направленного против, по их выражению, «российской экспансии». Такое развитие событий отчетливо подчеркнуло международную изоляцию России и являлось угрожающим с чисто военной точки зрения.

Внешняя политика — это прежде всего поиск взаимовыгодных союзов с другими государствами, и здесь важно не ошибиться в выборе партнера или партнеров. Новый министр иностранных дел России начинал свою деятельность в очень трудных условиях. Он, правда, пользовался всемерной поддержкой монарха, и по словам последнего, циркуляры Горчакова, производившие столь сильное впечатление в Европе, всегда выражали личный взгляд его, Александра II, на отношения России к иностранным государствам. В общем, князь имел право сказать как-то Бисмарку: «В России есть только два человека, которые знают политику (естественно, внешнюю. — Л.Л.) русского кабинета; император, который её делает, и я, который её подготавливает и исполняет». Но выполнить главную задачу — прорвать кольцо враждебного окружения вокруг империи — оказалось далеко не простым делом. Оно потребовало не только высокого профессионализма от Горчакова, но и смелости, умения выбрать [233] удобный момент, подготовки нужного России мнения европейских дворов от самодержца.

Особо надо сказать о дипломатических нотах, подготавливавшихся новым министром. Это были не только ясные и четкие служебные документы, но и заметные публицистические произведения, вызывавшие живой интерес читающей европейской публики. Уже в первом циркуляре российским представителям за рубежом от 16 апреля 1856 года Александр Михайлович писал: «Россия не сердится, а сосредотачивается… Государь ставит на первое место пользы подвластных ему народов, но охрана их интересов не может служить оправданием для нарушения прав других народов». Так министр попытался избавить Россию от клейма «жандарма Европы». Стратегическим партнером империи Горчаков в те годы считал Францию, хотя Александр II и старые дипломаты николаевской школы склонялись в пользу Германии. Объясняя свой выбор, министр говорил, что союз с Францией предпочтительнее, во-первых, потому, что Париж беспокоит резкое усиление Пруссии и он готов заплатить определенную цену за то, чтобы угроза с этой стороны была снята; во-вторых, потому, что Франция искала союзников в борьбе с Австрией за итальянские земли (они были для Франции тем же, чем Балканы для России); в-третьих, она не могла не превратиться в потенциального конкурента Англии в европейских (и не только европейских делах), наконец, потому, что во внешней политике необходимо руководствоваться не династическими интересами и симпатиями, а реальной пользой нации и государства. Подтверждая последнее, Горчаков с гордостью писал: «Я первый в своих депешах стал употреблять выражение «Государь и Россия», на что пенсионер Нессельроде отреагировал незамедлительно: «Мы знаем только одного царя… нам нет дела до России».

Точка зрения Горчакова в вопросе выбора союзника победила, правда, лишь на некоторое время (в чем он нисколько не был виноват). Несмотря на протесты и ропот справа, Александр II не побоялся пойти на сближение с «двором революционного происхождения» и совершенно обаял нового французского посла в России графа Морни. В сентябре 1857 года в Штутгарте состоялась встреча Александра II и Наполеона III. На ней, как и на ряде последующих совещаний представителей России и Франции, удалось договориться о согласованных выступлениях в случае франко-прусской войны и принять ряд важных решений в отношении Османской империи. В результате двустороннего давления на Порту Молдавия и Валахия получили статус автономии, что [234] позволило заложить фундамент для последующего образования независимой Румынии. Правда, главный для себя вопрос — отмену статей Парижского договора — России решить не удалось. Впрочем, Горчаков не терял оптимизма. «Мы добьемся этого, — писал он монарху, — ибо всегда к этому стремимся. Надеюсь ещё при жизни это увидеть»{63}. Сразу скажем, что чутье и опыт не обманули дипломата.

К началу 1860-х годов стало ясно, что Франция не то чтобы ненадежна, но слишком нерешительна в качестве союзника и партнера России. Это сделалось абсолютно ясным во время польского восстания 1863 года. Очередная попытка поляков освободиться от владычества Петербурга охватила летом 1863 года практически всю Польшу, а также Литву вместе с западными районами Белоруссии и Украины. В эти месяцы Наполеон III внезапно предложил утопический план создания независимого польского государства. Александр II, который и ранее весьма болезненно реагировал на попытки Запада решить «польскую проблему» (чего только стоит его знаменитая фраза: «Со мной осмелились заговорить о Польше!»), решил начать переориентацию своей внешней политики. Теперь с ним был согласен и Горчаков, констатировавший: «Содействие, которое оказывает нам тюильрийский кабинет (Тюильри — одна из резиденций французских императоров. — Л.Л.), было, сказать по правде, неискренним и весьма ограниченным».

Между тем польское восстание вызвало самый настоящий дипломатический поход на Россию, грозивший новой войной Европы против нашей страны. Опасность была столь велика, что Александр II взял за правило на всякий случай креститься, подписывая депеши к французскому и английскому дворам. Однако все обошлось. Победа Пруссии над Австрией в 1866 году и создание Северо-Германского союза заставили Петербург признать: «… серьезное и тесное согласие с Пруссией есть наилучшая комбинация, если не единственная». Пожинать плоды такого «согласия» пришлось в 1870 году, когда Франция, явно переоценив свои силы, решила наказать опасного восточного соседа. Уже 1 сентября того же года Наполеон III вместе с армией сдался в плен под Седаном прусским войскам, а вскоре пал и Париж. В Петербурге внимательно следили за развитием событий, и когда один из основных гарантов «крымской системы» был повержен, Россия поняла, что наступил момент для отмены ненавистных статей Парижского договора. Несмотря на возражения ряда министров, опасавшихся резкой реакции западных держав, Горчаков, по согласованию с императором, [235] 19 октября 1870 года направил российским послам циркуляр, в котором говорилось, что Петербург не считает себя более связанным обязательствами, ограничивающими права страны на Черном море. Этот циркуляр вызвал большой шум в европейских столицах, но, как и предсказывал российский канцлер, дело ограничилось «войной на бумаге».

После публикации этого циркуляра на имя Александра II начали поступать приветственные телеграммы и адреса со всех концов России. Особенно широкую поддержку решение правительства вызвало среди населения Новороссии и Бессарабии, которые более других испытывали опасения в связи с незащищенностью южных границ империи. И официальная, и либеральная печать превозносила Горчакова, приписывая именно ему (почему только ему?) важную победу российской дипломатии. Общее настроение, царившее в обществе, лучше других выразил Ф.И. Тютчев, обратившийся к канцлеру с прочувствованными строками:

Да. Вы своё сдержали слово:
Не сдвинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля.

И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре,
Лобзает берег свой родной.

Вообще-то волна как лобзала прежний берег, так и продолжала его лобзать, и за прошедшие со дня подписания Парижского мирного договора четырнадцать лет иностранные эскадры российских вод не бороздили. Однако отмена этого договора действительно позволила империи возродить свой престиж великой державы и показала тщетность попыток изолировать её на международной арене. Кроме того, у России вновь появилась возможность проводить активную политику на Ближнем Востоке и на Балканах.

——— • ———

назад  вверх  дальше
Содержание
Книги, документы и статьи

—————————————————— • ——————————————————
Создание и дизайн www.genrogge.ru © Вадим Рогге.
Только для учебных и некоммерческих целей.