А тем временем в Ницце
Вернемся теперь к тому, о чем пообещали поговорить немного ранее. Одним из любимейших занятий историков и вообще людей думающих являются размышления об альтернативности исторического процесса, о том, что было бы, если бы осуществилось возможное, а не свершившееся. По мнению многих ученых (которые, уверен, втайне, для себя занимаются тем же), подобное занятие отдает шарлатанством, то есть не имеет с наукой ничего общего. В истории нет сослагательного наклонения. Действительно, что значит «возможное»? Занимаясь им, можно было бы легко переиначить чуть не все события российского XIX (и не только XIX) века. Но и отвергать с порога мысли об альтернативности исторического процесса нет никакого резона.
Во-первых, нельзя же закрывать глаза на очевидное — многое действительно могло произойти по-другому, и причины возможного, но не происшедшего важны не менее, чем реально свершившиеся события. Думать иначе значит считать, что «история учит только тому, что она ничему не учит». Во-вторых, иногда обстоятельства складываются таким образом, что рассмотрение альтернативных вариантов [149] событий углубляет наше знание о случившемся. Особенно это верно, когда речь заходит не о процессах, явлениях или событиях государственной важности, а о жизни любого из людей, будь то император или последний из его подданных. Рассмотрение тех или иных — но только возможных! — вариантов их бытия позволяет явственно ощутить и глубже оценить достоинства и недостатки интересующего нас человека, увидеть его с неожиданной стороны, отделить грехи от добродетелей (а ведь грань между ними подчас необычайно тонка). В конце концов, просто любопытно представить себе, что могло случиться, если бы человеку удалось осуществить то, о чем он постоянно говорил и мечтал.
Памятуя об этом и возвращаясь к нашему герою, думается, небезынтересно, более того полезно, осветить воображаемую тему: Александр II оставляет трон и уезжает с новой семьей на постоянное жительство в Ниццу. Это ведь действительно было тем, о чем он постоянно мечтал в последние годы жизни. Времени для того, чтобы в полной мере насладиться семейной идиллией и покоем, у него ещё могло оказаться предостаточно. Оставив другим государственные заботы, придворные интриги и прочие околотронные стрессы, Александр Николаевич вполне мог дожить до последних лет XIX, а то и начала нового, XX века. Таким образом, хронологически мы никоим образом не погрешим против истины, дело за малым — не погрешить против неё и в фактологическом отношении, не выйти за рамки психологически возможного. Что ж, попробуем понять, что принесло бы заявленное выше развитие событий и России, и самому императору, и его второму семейству.
Что касается империи, то безусловно разрядилась бы напряженность, охватившая и двор, и широкие слои петербургского и московского общества по поводу женитьбы Александра II на Долгорукой-Юрьевской. Напомним, что многие напрямую связывали раскол, усиливавшийся в обществе, с расколом, происшедшим в царствующем доме (и имели на это определенные основания). Говоря шире, превращение Александра Николаевича в частное лицо снимало бы с повестки дня проблему династического кризиса (проблему возможного и весьма острого спора между детьми императора от первого и второго браков). Во всяком случае, эта проблема теряла бы свою остроту, становясь по большей части чисто умозрительной.
В связи с этим, думается, изменилось бы и отношение нового императора Александра III ко второй семье своего отца. Вряд ли бы он стал отказывать Юрьевской и её детям [150] в определенном почете или в каких-нибудь материальных притязаниях (а то, что притязания эти могли быть, и могли быть достаточно велики, попытаемся показать чуть позже). Наверное, Александр III разрешил бы мачехе обращаться к себе на «ты», сохранил бы за ней апартаменты в Зимнем дворце. Её дочери могли бы рассчитывать на царское приданое, а сын имел бы право получить образование за счет государства. Однако любую попытку Екатерины Михайловны вмешаться в российские дела (политические или экономические) новый монарх, видимо, пресекал бы безоговорочно, оставляя за ней право царить и развлекаться в прекрасной и становившейся все более модной Ницце.
Что ж, общение с любимым человеком — это не так уж и мало. Французский курорт, вероятно, напомнил бы Александру Николаевичу и его супруге август 1880 года, впервые проведенный ими вместе в Ливадии. Тогда они часами сидели на веранде, глядя, как играют дети, любуясь природой, и ощущали особое чувство покоя рядом с набегавшими на берег морскими волнами. А вечерами их завораживало необыкновенное черно-бархатное небо с яркими звездами, ниспосылавшее нашему герою не просто покой, но и огромное и безмятежное счастье, которого он был лишен на протяжении десятилетий. Подобные чувства могли сопутствовать Александру и Екатерине достаточно долгое время. Ведь они искренне любили друг друга, их союз принес им троих детей, которые, подрастая, радовали бы родителей, наполняя их жизнь новыми заботами. В общем, как заметил писатель, знавший о людях все или почти все: «Все счастливые семьи похожи друг на друга…»
Возможен был такой вариант событий? А почему бы и нет? Как уже не раз отмечалось, любовь и уважение Александра и Екатерины друг к другу сомнений не вызывают. Наличие сына и двух дочерей потребовало бы от родителей забот об их образовании, причем Георгий скорее всего должен был бы получить и университетский диплом. Далее начались бы хлопоты о женитьбе и замужествах детей, тем более сложные, что дети были, хоть и внебрачные, но признанные родителем-императором, то есть требующие какой-то особой партии. А может быть, сын и дочери, вдохновленные примером родителей, не стали бы перебирать женихов и невест, принадлежавших к европейским дворам, а доверившись чувствам, ценили бы прежде всего личное счастье, а не родовитость своих будущих жен и мужей. А дальше — старость, окруженная заботой детей и внуков, мысли о мемуарах, письма родным в Россию, беседы с соотечественниками, [151] приехавшими на юг Франции. «Все счастливые семьи…»
К сожалению, не менее возможен и иной вариант развития событий. Начать его рассмотрение следует не с возрастной разницы между Александром и Екатериной (об этом чуть позже), а с некоего психологического момента, который после того, как они стали частными лицами, должен был буквально отталкивать их друг от друга. Для того чтобы понять суть этой психологической коллизии, попробуем ответить на вопрос: кто из двух наших героев больше проиграл бы от потери ими официального статуса? Формально Александр Николаевич, ведь он, как-никак, занимал престол и ему действительно было что терять. На самом же деле — Екатерина Михайловна, которой так и не довелось разделить российский престол с мужем.
За свои шестьдесят два года Александр Романов побывал в ролях великого князя, наследника престола, а затем двадцать пять лет правил огромной страной. Он в полной мере вкусил и прелести, и тяготы власти, пройдя с империей унижение Парижского мира, бурный водоворот реформ 1860–1870 годов, радость и разочарование в связи с освобождением балканских народов от турецкого ига, горечь и растерянность от атак террористов. Александр II знал точную цену любви народа, отношения общества к императору, преклонения перед ним двора. За долгие годы власти ему приелись блеск балов, размеренная величавость официальных приемов, полуорганизованный, полуискренний восторг народа при встречах со своим вождем.
Александр Николаевич действительно устал от единовластного управления великой державой, причем эту «великость» нужно было доказывать везде, всем и постоянно. Хитросплетения европейской политики требовали от императора не меньшего напряжения сил, чем неурядицы, вызывавшие проблемы внутренние. А ведь ещё были и обязательные путешествия по России и иностранным дворам, где российский монарх должен был быть втройне монархом, лидером, символом… Иными словами, отказ Александра II от престола являлся его свободным выбором, выбором человека, который понимал, зачем он меняет высочайший государственный пост на тишину и покой частной жизни.
А Екатерина Михайловна? С ней дело обстояло совершенно иначе. Став в достаточно юном возрасте любимой, а затем и любовницей императора, она долгие годы жила в положении, хоть и привилегированном, но, по сути, полулегальном. Даже въехав при жизни императрицы Марии Александровны [152] в апартаменты Зимнего дворца, Долгорукая оставалась «теневой» женой императора: исправно рожала ему детей, помогала отдыхать от государственных забот, делила по мере сил горести и радости его жизни. Александр II был совершенно прав, когда писал сестре о том, что эта молодая женщина живет лишь для него и их детей, он только забыл уточнить, являлась ли такая жизнь действительно тем, чего хотела Екатерина Михайловна, к чему она стремилась. Может быть, ей как раз и не доставало блеска балов, торжественной размеренности придворной жизни, уважения правящей элиты, в общем всего того, что называется «жизнью наверху».
Она ведь так и не успела испытать ни прелести, ни тяжести подобного существования. Как уже говорилось, в 1880 году Долгорукая стала законной женой императора, но так и не была венчана на царство, титул царицы, казавшийся столь близким и возможным, так и не стал для неё реальностью. Трудно представить себе, что Екатерина Михайловна с энтузиазмом восприняла решение супруга отречься от престола и начать жизнь частного человека. Для неё в подобной жизни не было ничего нового и особенно привлекательного. Иными словами, разница в точках отсчета, с которых наши герои начинали своё новое существование, могла серьезно повлиять на безоблачность их дальнейших отношений.
Второй причиной, которая могла омрачить покой и счастье Александра и Екатерины, являлась весьма значительная разница в их возрасте, составлявшая почти тридцать лет. История, безусловно, знает примеры того, когда супруги и при такой разнице жили дружно и счастливо, но несравненно чаще случалось иное. Стареющий муж надоедал все ещё молодой или молодящейся жене, и в семье начинались раздоры и споры. Дело даже не в банальной неверности, появлении у жены другого мужчины, кризис охватывал все сферы жизни семьи. Трудно даже представить себе, какие у Долгорукой-Юрьевской или Александра Николаевича могли найтись поводы для недовольства, вернее, трудно назвать то, что не могло бы стать поводом для возникновения разногласий между ними.
Сочетание возрастной разницы с той психологической коллизией, о которой говорилось ранее, скорее всего создавало бы условия для появления у супруги немыслимых требований-капризов. То она начала бы претендовать на какое-то особое положение при российском дворе, требуя, чтобы ей предоставили одну из императорских резиденций, то [153] припомнила бы о неких безделушках, которые они оставили в Зимнем дворце и без которых в новом состоянии она не могла жить. Или Екатерина Михайловна, как оно и было на самом деле, прониклась бы убеждением, что ей необходим орден Святой Екатерины (им награждались представительницы династии и в редчайших случаях другие дамы, но лишь за выдающиеся заслуги перед страной. Вряд ли заслуги, оказанные Долгорукой России, можно назвать выдающимися).
Легко себе представить нашу героиню пытающейся уговорить Александра III зачислить её сына Георгия, скажем, в царскую роту Преображенского полка или её же, желающую вернуться в Петербург и давать там роскошные балы. Честно говоря, её супругу, выражаясь словами поэта, покой мог только сниться. Наверстывая упущенное в молодости, Екатерина Михайловна много путешествовала бы по Европе, претендуя на то, чтобы её принимали на уровне особы царствующего дома, устраивала приемы, содержала свой двор. А ведь все это требовало бы больших, очень больших денег. Кстати, не будем закрывать глаза на эту низменную по классическим российским меркам проблему и поговорим о материальном обеспечении наших героев.
Поведем речь об этом ещё и потому, что в проблеме «презренного металла» содержалась реальная причина возникновения возможных недоразумений между Александром и Екатериной. Личное состояние бывшего российского императора было достаточно велико, чтобы ни он, ни члены его семьи ни в чем не нуждались. Однако вряд ли Долгорукая-Юрьевская могла позволить, чтобы все её траты контролировал муж, ведь зачастую эти траты принимали весьма оригинальный характер. Организация пышных приемов, содержание собственного двора, лучшие номера в лучших гостиницах во время путешествий по Европе — все это Александр Николаевич мог стерпеть. Но вряд ли он спокойно перенес бы установку надгробия своему любимому черному сеттеру на кладбище французского города По с претенциозной надписью: «Здесь покоится Милорд, любимая собака императора Александра II».
Не будем забывать, что Екатерина Михайловна желала, чтобы и её дети имели возможность жить как принцы крови. Вот тут она и могла вспомнить о том, что Александр III обязан своим нынешним положением её мужу, а значит, Петербург должен платить ей особую пенсию. Но дело не только в этом. По слухам (и очень достоверным), у Долгорукой в заграничных банках имелись миллионные счета, [154] возникшие в то время, когда она имела возможность торговать концессиями на строительство железных дорог в России. Пользоваться счетами открыто княгиня не могла, вряд ли бы ей удалось внятно объяснить мужу происхождение этих денег. Но и скрыть существование таких счетов, учитывая пронырливость и информированность европейских журналистов, было затруднительно.
В связи с этим следует сказать ещё об одном обстоятельстве. После того как Александр II решил стать частным лицом, интерес публики к нему и его семье постепенно бы охладевал. Однако ни журналисты, особенно представители «желтых» изданий, ни высший российский «свет» не оставили бы их в покое. Мы знаем, как усердствовал некий француз Лаферте, который буквально не давал прохода Екатерине Михайловне, обещая за воспоминания о её жизни с Александром II баснословные гонорары. В конце концов ему удалось склонить её к совместному написанию книги, наполненной исключительно интимными подробностями о жизни супругов. В свою очередь великосветское общество бурно обсуждало тот вопиющий факт, что священник русской походной церкви после обедни поцеловал княгине Юрьевской руку, а она ему нет. Более того, она отругала священника за то, что домашний доктор княгини, некто Любимов (ходили слухи, что он был для неё не только доктором), не был избран церковным старостой. Иными словами, если широкая публика теряла интерес к бывшей царской чете, то высшие слои общества следили за этой четой с неослабевающим вниманием и неизбывным недоброжелательством. Частная жизнь Александра Николаевича никак не хотела становиться просто и истинно частной.
Свой вклад в нагнетание напряженности между супругами могли внести их дети. Особенно тревожил бы Александра Николаевича Георгий, которого совершенно не устраивало положение «принца в изгнании». Надо сказать, что честолюбие сына подогревали и сами родители. Помните, ещё будучи императором, его отец обронил фразу: «Этот — настоящий русский… Хоть в нем, по крайней мере, течет только русская кровь». Фраза действительно странная; во-первых, непонятно по какому поводу и к чему сказанная, во-вторых, не ясно, почему в Георгии текла только русская кровь, если сам Александр Николаевич не был «только русским». Как бы то ни было, сын Александра и Екатерины должен был ощущать свою «особенность», необычность, тем более что мать всячески старалась не дать окружающим забыть о высоком жребии мальчика. В конце концов, Георгий [155] был и женат ею на дочери принца К.П. Ольденбургского, чтобы быть поближе к российскому двору.
Обозначив самые общие вехи неблагоприятного для нашего героя развития событий, не будем пытаться подробнее описать возможное течение его жизни в Ницце. Картина и так получается достаточно грустная, но, согласитесь, вполне реальная. Это ведь, вновь сошлемся на Л.Н. Толстого, все счастливые семьи похожи друг на друга, а несчастливые-то несчастливы по-своему. А в чем, собственно, заключалось бы несчастье Александра Николаевича? Наверное в том же, в чем оно состояло и для Александра II — венценосца. Ему, несмотря на все усилия, не удалось бы уйти от судьбы, разорвать те круги одиночества, о которых мы уже говорили и ещё будем говорить ниже. Оно (одиночество) действительно, как пророчество, — каждому свое.
Боюсь, не забыли ли мы за всеми этими рассуждениями, что для Александра и Екатерины все закончилось. Закончилось на полувздохе, трагически, неожиданно. Мы же с вами далеки от завершения нашей беседы, большая и, хочется надеяться, достаточно интересная её часть ещё впереди.
——— • ———
назад вверх дальше
Содержание
Книги, документы и статьи
